Однако вместо того, чтобы прикурить каким-нибудь хитрым макаром, Хутчиш с двух сторон надорвал патрон папиросы до середины и отогнул края в стороны – получилась штуковинка, в профиль напоминающая букву «Т». Потом расправил хвостики, разгладил их пальцами и скрутил пропеллером. Командиры – полковник нервно покусывая нижнюю губу, генерал нервно крутя ус – следили за его действиями.
Не обращая на них внимания, прапорщик сжал серый цилиндрик между ладоней, резко крутанул его – и вдруг папироса, как игрушечный вертолетик, с тихим шелестом взмыла к самому потолку, к забранному металлической сеткой пыльному матовому плафону лампочки; «лопасти» слились в один белый мерцающий кружок. Но вот вращение замедлилось, и «вертолет» мягко шлепнулся на пол. Как майский жук.
– Шесть секунд, – нарушил затянувшееся молчание полковник Громов. И угодливо добавил: – Лучше на этот раз, а?
– Лучше, – согласился Хутчиш, с сожалением глядя на мертвую игрушку. – Но все равно не то. Такие дела.
– Полковник, увел бы ты меня отсюда, – подал голос генерал, окончательно перестав понимать, что происходит. Не удержался, запустил руку под мундир и горемычно поскреб в боку.
– Это ещё не все, – безучастно возразил Хутчиш, припечатав «беломорину» каблуком – будто червяка раздавил. – Что я получу, если выполню задание?
– Проси что хочешь, – генерал перестал чесаться.
– Учитывая, что миллион долларов, яхту, виллу на Кипре и звание Героя России, если б мне все это вдруг понадобилось, я добыл бы за два-три дня самостоятельно, предлагаю тебе, усатый, своеобразную игру, – он вновь стал обращаться непосредственно к генералу, отчего полковнику совсем поплохело. – Давайте сделаем так: после выполнения задания мне дается двадцать четыре часа, в течение которых я буду иметь моральное право убить одного человека.
– …
– …
– А именно – тебя, мой усатый друг. Я все сказал. Хоу.
Полковник испуганно взглянул на товарища Семена и отступил на шаг. Генерал сжал кулаки и прошипел:
– Бред какой-то… Вы!.. Ты в своем уме? Чушь! Да как вы!!! – И полковнику:
– Сделайте же что-нибудь!
Растормошенное эхо подхватило этот выкрик и унесло на третий пост.
– Он не уступит, – обреченно шепнул Громов. – Однажды он потребовал в качестве оплаты вывести войска из ГДР.
– Отчего же, уступлю, – улыбнулся Хутчиш. – Ты, усатый, можешь хоть дивизию в караул поставить, можешь хоть в Австралии спрятаться – врачи констатируют только естественную смерть. И если за сутки я не успею – что ж, будь здоров и получай чины дальше. Шансы оцениваю тридцать на семьдесят в свою пользу.
– А если не выполнишь задание? – нашел лазейку царедворец.
– Понимаю, куда ты клонишь, и полностью «за». В таком случае – шансы пятьдесят на пятьдесят. Так даже интересней. За твоей спиной ФСБ, ГРУ, СВР, МО и МВД, а я давно искал равного противника. – Он с интересом вгляделся в побагровевшее лицо офицера. – Или, может быть, ты собираешься отменить операцию?
Генерал молчал, с ненавистью глядя на мерзавца. Пыхтел и молчал.
И тут – так неожиданно, что вздрогнули не только командиры, но и сам мегатонник – наступившую тишину прорезал рокочущий рык огромного зверя. Доносился он откуда-то из стен апартаментов номер тринадцать, грозно нарастал, неотвратимо надвигался, казалось, сейчас стена рухнет под напором исполинского тулова и на свободу вырвется омерзительное подземное чудовище… А потом рычание вдруг превратилось в беспомощное булькающее сипение и – стихло.
«Ч-черт, – смекнул генерал, – это ж трубы водопроводные гудят. – Пот лил по лицу, от пота щипало в глазах, от пота промокла не только майка и форменная рубашка, но и повлажнел сам мундир. – Тут совсем с катушек съехать можно…»
Он почти физически ощутил многометровость толщи грунта над собой.
Подземелье давило на него железобетонной тушей, сжимало в холодных объятиях.
Полковник тронул его за рукав:
– Пошли. Что должно было быть сказано – сказано. Я здесь за год наслушался таких секретов, что своей смертью умереть и не мечтаю. Когда-нибудь прихлопнут, как муху. Может, тебя это утешит.
Генерал и от него принял обращение на «ты» без возражений.
А Хутчиш повернулся к полковнику:
– Палыч, уходить будешь – свет выключи, будь добр. Все равно заснуть уже не удастся.
Полковник машинально нажал кнопку на пульте ДУ. Свет в камере погас.
– Спасибо, Палыч.
Несколько секунд офицеры наблюдали за тем, как почти в полной темноте прапорщик Хутчиш нацепил большедиоптрийные очки и раскрыл художественный альбом.
«На понт берет, с-сука», – с бессильной злобой подумал товарищ Семен.
«В темноте, да ещё сквозь эти жуткие очки видеть тренируется, молодчина», – с гордостью подумал Громов.
Они пошли назад, оба опустив головы.
– Товарищ генерал! – Виноватый голос раздался из мрака апартаментов мичмана Жибы. – Вы уж извините меня за ту выходку… Вот, возьмите назад. – Медаль брякнулась под ноги командирам. – Вы ему теперь весь принадлежите.
Эпизод второй. Конец объекта У-17-Б
25 июля, понедельник, 12.53 по московскому времени.
Генерал с силой нажал кнопку лифта – ту, на которой была нарисована стрелочка вверх. С ненавистью нажал. Но лифт остался стоять на месте. Полковник, пряча улыбку, поднял руку и банальной азбукой Морзе застучал бурым от «Беломора» ногтем по ярко освещающей лифт лампочке: цок, цок, цок-цок… «Прошу добро на подъем».
Ни к селу ни к городу Громову вспомнилось, сколько нервов было потрачено на достойное оборудование У-17-Б. И ведь почти все кабинеты пришлось обойти своими ногами! Нет, серьезность объекта ни в одном кабинете под сомнение не ставилась. Все и всюду были «за». Однако – то особый отряд стройбата отзовут на чью-нибудь дачу (а простой стройбат по грифу секретности не допущен, и случись что – шишки на Громова); то обнаружится, что в далеких планах метрополитена именно здесь должна пролегать новая ветка… А сколько времени ушло, чтобы найти НИИ, способный разработать необходимую аппаратуру! Сколько пришлось ругаться с докторами наук, желающими примазаться к достижениям мээнэсов! А сколько со строителями, так и норовящими вместо тройного слоя бетона выложить стволы шахты двойным…
Лампочка мигнула и загорелась с прежней силой. Дескать, подъем разрешен. Палыч спокойно ткнул пальцем в кнопку. Лифт утробно заурчал и степенно поплыл вверх.
Товарищ Семен скрипнул зубами. Там, где воротник окантовывал багровую шею и свисали нитки от оборванных пуговиц, ткань намокла от пота и сделалась темной.
Нынче генерал привык совсем к другим лифтам: просторным, чистым, с ковровым покрытием, зеркалами во весь рост, подчас даже с лакеем, назубок знающим, какой этаж тебе надобен. Впрочем, все суета: и ковровые дорожки, и лакеи. Эти же лакеи, оступись он, первыми в спину пальцем тыкать будут.
Эх, постарел ты, генерал Семен. Мальчишка какой-то, даром что десятимегатонник, чуть не уел тебя. А раньше-то, помнишь, на боевые операции ходил и со стокилотонниками, и даже с двухмегатонниками – и ведь держался наравне, в панику не ударялся и лицом в грязь вроде бы не ударял… Годы, генерал, проклятые годы…
С гулким стуком лифт остановился. Створки разъехались. Ерзающий на посту номер один дежурный лейтенант в краповом берете козырнул умеренно подобострастно и продолжил монолог в телефонную трубку:
– Шесть четвертых… шесть без козыря… – Очевидно, играл со штабистами в заочный преф.
Лейтенант был молоденький, похоже, последнего выпуска. Но – уже заметно – с гонором. Чуб отпустил, бачки как-то по-особенному подбриты. Материал формы не из военторга. Интересно, где он краповый берет заслужил?
Не понравился лейтенант генералу. Уже тогда не понравился, когда они с Громовым сорок минут назад, минуя первый пост, направлялись к лифту. Лейтенантик даже не встал, не вытянулся по стойке «смирно». Разве что по телефону не трепался. Таким бы балбесам своими пухлыми губками, карими очами и смоляным цыганским чубом гарнизонных жен охмурять, а не охранять У-17-Б… Кстати, номер-то у объекта какой! Можно подумать, что существуют и У-16-Б, и У-15-Б, и Ф-14-А. Ох, и любят наши секретчики в шпионов поиграть…