Войдя в яли, Трейси решила последовать хотя бы одному его совету. Она смочила платок духами Анабель, которые подарил ей Мюрат, и сунула его в карман пальто, в котором лежал порошок. Потом отправилась в ванную комнату. Ей повезло: в баке еще осталась горячая вода, поэтому она смогла немедленно принять ванну.
Трейси залезла в огромную ванну и терла кожу мочалкой до тех пор, пока кожа не покраснела и тошнотворно сладкий запах не исчез. Растирая кожу мочалкой, она вспомнила, что держала Ясемин в руках. Может, и кошачья шерсть пропиталась запахом опиума? Трейси решила после ванны отправиться на поиски кошки.
А пока, лежа в ванне, она пыталась разобраться в своем открытии и его последствиях, но в ее мысли постоянно вторгался образ Анабель. Существовала ли между Анабель и наркотиками хоть какая-то связь? А что, если ее сестра все же влипла в какое-то противозаконное и чрезвычайно опасное дело, раз говорила по телефону таким испуганным голосом. Чего же она так испугалась? Может, Анабель узнала что-то о лодке, которая приставала к берегу в темные, безлунные ночи?
Тут же возник вопрос. Если опиум спрятал Ахмет-эффенди, означало ли это, что он работал в паре с Хасаном? И на кого, в таком случае, они работали с сыном?.. На кого-то из обитателей дома? Если да, то на кого из троих: Нарсэл, Мюрата или Сильвану? А может, двое из этой тройки тоже замешаны в незаконной торговле опиумом? Не исключено, что контрабандой наркотиков занимались и все трое Эримов.
Трейси не хотелось думать сейчас о Нарсэл, но у нее не было другого выхода. Как же узнать: за Ахмета она или против него? Нарсэл вроде бы искренне беспокоилась за пожилого дворецкого, но, может, это была всего лишь игра? Где же логика? Ведь Ахмет возражал бы против женитьбы сына на Нарсэл не менее яростно, чем Мюрат. И почему, вообще, Хасан спал в развалинах дворца?
Или за всеми этими таинственными событиями стояла Сильвана? Трейси сейчас не сомневалась, что эта женщина не имела ни малейшего представления о морали. Она помнила, как миссис Эрим встала на защиту Ахмета, как не разрешила уволить его и посчитала мелочью непонятно откуда появившиеся на рисунке Майлса узоры. Трейси не могла понять истинной причины такого всепрощения. Может, Сильвана на самом деле высоко ценила Ахмета как слугу. А может, за завтраком она уже знала о том, что произошло ночью, и не хотела, чтобы правда выплыла на поверхность. Что означали штрихи, которые нанес на рисунок Майлса Ахмет-эффенди? Это было совершенно непонятно.
Третьим членом шайки Контрабандистов опиума теоретически мог быть доктор Эрим, но этот противоречивый человек являлся для нее до сих пор полнейшей загадкой. Во всяком случае, Мюрат Эрим был способен на интригу. И он тоже защищал Ахмета. Заявил, что уедет в Стамбул, но вернулся очень уж рано, если он вообще ездил. Трейси вспомнила, что когда ночью вышла из дома, то видела в гараже его машину, а во время скандала доктор Эрим появился не из своей спальни, а со стороны улицы.
Все было возможно в этом деле… абсолютно все.
Трейси вылезла из ванны, надела пушистый купальный халат и вышла в коридор. В этот самый момент по лестнице поднимался Майлс Рэдберн. Они встретились у двери в комнату Трейси, и Рэдберн угрюмо посмотрел на девушку.
– По крайней мере, теперь хоть не так противно пахнет, – заметил художник. Трейси открыла дверь. Он дотронулся до ее руки и произнес негромко: – Я тоже заглянул в тайник и нашел опиум. Но это лишь маленькая часть всей картины. В целом она может оказаться намного ужаснее. И опаснее! Я думал прежде всего об опасности, когда просил вас немедленно уехать домой. Ваша работа над моей рукописью закончена, и дальнейшее пребывание здесь бессмысленно.
Трейси упрямо продолжала молчать. Она освободила руку и вошла к себе в комнату. Ей нечего было ответить Майлсу Рэдберну.
Одевшись, девушка принялась искать Ясемин, но не смогла найти белую кошку в местах, которые та облюбовала.
Остаток дня и весь следующий день тянулись очень медленно. Работа по подготовке контейнера к отправке закончилась, и Сильвана с помощью Ахмета отвезла его в аэропорт. После ее отъезда Трейси стало совсем нечего делать. Майлс не разрешал ей возиться с его бумагами и появляться в кабинете. По поводу ее возвращения домой больше не было произнесено ни слова, и она была предоставлена сама себе. Сейчас у Трейси стали даже появляться предательские мысли: а даст ли ей вообще что-нибудь дальнейшее пребывание в Турции? Если она уедет от Майлса, то, возможно, постепенно забудет его. Ее чувства к нему, конечно, глупы и мимолетны, но она больше не могла обманывать саму себя. Трейси действительно повторяла ошибку Анабель и следовала по стопам сестры. И она уже не была мечтательной школьницей, готовой наслаждаться даже болью, причиняемой шипами безответной любви. Рассудок подсказывал ей, что сейчас было бы умнее всего постараться больше не видеть Рэдберна.