Как только Нарсэл закончила бинтовать ей ногу, Сильвана Эрим сама проводила Трейси в ее комнату, дала обезболивающие таблетки и посоветовала немедленно ложиться в постель. Она сказала, что Трейси может не вставать к ужину, который ей принесут в комнату. Мисс Хаббард должна теперь помнить, назидательным тоном заявила Сильвана, что не следует бегать в темноте по незнакомым местам.
После ухода миссис Эрим Трейси стала готовиться ко сну, но беспокойство не оставляло ее. Она случайно коснулась какой-то тайны, и эта тайна как-то связана с подозрениями относительно ее самой. Эти люди, конечно, не могли узнать, кто она такая, но уже то, что она вынудила кого-то переполошиться, заставляет их следить за ней. И все же она не понимала, почему они заинтересовались ею. Связано ли это как-то с ее работой с Майлсом Рэдберном или нет?
Перед тем как лечь в постель, Трейси вспомнила о шарфе и достала его из кармана пальто. Он был шелковый и великолепного качества изысканной расцветки: полоски темно-сливового цвета чередовались с кремовыми. Она попыталась вспомнить, видела ли такой шарф на Сильване или Нарсэл, но не вспомнила.
Таблетки помогли ей расслабиться. Трейси стало клонить в сон. Она легла в постель, не выключая света, спрятала шарф под подушку и быстро уснула.
Проспала она, должно быть, часа два-три. Разбудил ее стук в дверь. Вошла Нарсэл в сопровождении Халиды, которая несла поднос. Трейси хотела отказаться от еды и вновь уснуть, но Нарсэл настояла, чтобы она что-нибудь съела. Халида усадила Трейси в постели, положив ей под спину подушку, как беспомощному инвалиду, и поставила ей на колени специальный столик. Нарсэл отпустила служанку и придвинула стул к кровати.
– Ну, а сейчас, – светским тоном начала она, – пока вы подкрепляетесь, вы должны рассказать мне, как все это произошло. В этой истории есть нечто странное. Я ничего не сказала ни Сильване, ни моему брату, но, по-моему, вы рассказали им не всю правду.
Трейси сделала два глотка горячего бульона и почувствовала, как туман в ее голове постепенно начинает рассеиваться. Пожалуй, Нарсэл можно рассказать все, что произошло в развалинах дворца, подумала Трейси и рассказала.
Нарсэл внимательно ее выслушала, и в ее огромных черных глазах отразилось беспокойство.
– Не знаю, что там мог делать Ахмет-эффенди… Зачем ему следить за кем-то чужим? Это на него непохоже. У него не очень хороший характер, но он, безусловно, очень предан своим хозяевам. Почему бы вам не выяснить у него самого, что он там делал? – предложила Нарсэл. – Можно с таким же успехом спросить Египетский обелиск в Стамбуле. Из Ахмета-эффенди, если он не захочет говорить, не вытянешь и слова. А кроме того, мне кажется, что если он следит за кем-то, то это его личное дело.
– А что, если эти двое отсюда? – спросила Трейси.
– Почему вы так думаете?
– Не знаю. Просто я слышала, как мужчина с раздражением произнес мою фамилию. Мне показалось, что они спорят обо мне.
– О вас? – эхом отозвалась Нарсэл. – Но это очень странно. Вы уверены, что они назвали именно вашу фамилию?
– Уверена, – кивнула Трейси. Она сунула руку под подушку и вытащила шарф. – Вот этот шарф я нашла в развалинах.
Турчанка с испугом посмотрела на шарф, как на какое-то живое и опасное существо. Когда она вновь заговорила, ее голос слегка дрожал.
– Пожалуйста, послушайте меня. Будет лучше, если вы никому не расскажете об этом шарфе. Даже моему брату… Я бы на вашем месте просто забыла о нем.
– Значит, вы знаете, чей это шарф? Тогда вам, наверное, известно, что может означать его присутствие в развалинах? – сказала Трейси напрямик.
Глаза Нарсэл заблестели от страха.
– Нет, нет, нет… я ничего не знаю! Я хочу сказать только то, что эти дела вас совершенно не касаются. Мисс Хаббард, для вас самое лучшее – как можно скорее вернуться в Нью-Йорк, поверьте мне. Это не имеет к вам никакого отношения.
У Трейси чуть не сорвалось с языка: «Имеет. Все, что происходит в этом доме, имеет ко мне отношение, потому что я сестра Анабель». Но было бы глупо заходить так далеко, и она прикусила язык. Да, Нарсэл была подругой Анабель, но это только по ее же собственным словам, хотя Трейси была склонно ей доверять.
Как бы желая скрыть свое волнение, Нарсэл Эрим встала и подошла к дверям, ведущим на веранду, слегка приоткрыла их и посмотрела на Босфор. Следующие слова Нарсэл очень удивили Трейси.
– Почему вы пошли туда… в развалины? Что вас заставило туда пойти?
– Да так… ничего особенного, – ответила Трейси. – Я вышла прогуляться и совершенно случайно наткнулась на открытые ворота. Мне стало любопытно, я вошла внутрь… вот, собственно, и все.
Нарсэл задумчиво кивнула.
– Странно, но и миссис Рэдберн любила это место, хотя дело, может быть, в том, что она тоже была американкой. Когда у Анабель бывало плохое настроение и она чувствовала себя особенно несчастной, она часто ходила туда одна. Иногда я сопровождала ее, но только тогда, когда мне казалось, что нельзя оставлять ее одну.
Трейси откинулась на подушку и закрыла глаза. У нее пропал всякий аппетит. Неужели Нарсэл догадывается, что между нею и Анабель есть какая-то связь? Нет, это невозможно. Никто не знал о том, что у Анабель есть сестра. А Нарсэл повернулась к балкону спиной и легко взмахнула рукой, словно хотела отмахнуться от всей этой истории. Трейси медленно подняла опущенные веки и осторожно заговорила. Она подозрительно смотрела на собеседницу, с этой минуты абсолютно ей не доверяя.
– Этим утром, – сказала Трейси, – миссис Эрим показала мне портрет Анабель в спальне мистера Рэдберна. Лицо на портрете показалось мне очаровательным… Миссис такой и в жизни была?..
Нарсэл вернулась к своему стулу у кровати и села.
– Она была и такой и… не такой. В Анабель было много чисто детской непосредственности, ей хотелось казаться веселой и легкомысленной, главной героиней своих собственных маленьких пьес. И тем не менее, она вышла замуж за него… такого мрачного, сурового и серьезного. О, я могла бы рассказать вам немало историй о том годе, который они прожили здесь! Видели крепость на противоположном берегу пролива ближе к Стамбулу?
– Да, но пока только издалека, – кивнула Трейси.
– Это Румели Хизар, очень известное в турецкой истории место. Его построили для защиты Босфора от врагов, но ему так и не удалось послужить этой благой цели. На нашем берегу стоит Руели Хизар, такая же крепость, только поменьше и не столь интересная. Однажды мы решили провести пикник в Руели Хизаре все вместе, с Анабель. Были мой брат, Сильвана, даже Майлс поехал с нами. В тот день Анабель вела себя с каким-то необузданным весельем, порой находило совсем необъяснимое возбуждение, и она становилась, как… как нож.
– Что вы хотите этим сказать: «как нож»? Нарсэл объяснила:
– Ну, очень язвительная и… даже, пожалуй, злая. Анабель могла обидеть человека, не подумав и не желая его обижать, но человеку было явно от этого не легче. Нет, я подобрала неточное сравнение, она разила не как нож, а как рапира, молниеносно. Да… правильно! Как острый клинок, спрятанный среди складок шелка, готовый резать и кромсать, когда этого никто не ожидает. В тот день Анабель захотелось подняться на самый верх, но Майлс категорически запретил ей это, сказав, что у нее закружится голова. Анабель в ответ заявила, что, если захочет, она взлетит на самый верх. И помчалась через сад в крепость, а там стала взбираться по этим ветхим лестницам. Неожиданно мне стало страшно. Я крикнула, что кто-то должен остановить ее. Мюрат хотел было сделать это, но Майлс остановил его. Он сказал, чтобы его жену оставили в покое, дескать, если ее сейчас остановить, она никогда не поумнеет. Может, он уже тогда хотел ее смерти. Это было весной, по берегам Босфора розовыми цветами цвели Иудины деревья. За стенами крепости, прямо на холме, как раз растет одно такое, и Анабель решила, что должна увидеть его с самого высокого места. Она бежала легко, как газель, и ни разу не оглянулась ни назад, ни вниз. Анабель увидела Иудино дерево между крепостными зубцами и крикнула нам, что оно прелестно и что мы все должны подняться наверх и увидеть его собственными глазами.