После того как Трейси закрыла пузырек пробкой, в воздухе еще некоторое время витало легкое благоухание. Оно было таким же неуловимым и веселым, как и сама Анабель когда-то. От этой мысли к горлу Трейси подступил комок, который она не могла проглотить. Доктор Эрим наблюдал за ней с выражением мягкой печали на лице, и ей внезапно показалось, что она поняла значение всего того, что произошло сегодня вечером в этой комнате.
– Вы любили мою сестру, не так ли? – спросила она.
Выражение добродушия на лице Мюрата Эрима мгновенно сменилось настороженностью. Трейси встала и быстро сказала:
– Мне очень понравились эти духи. Спасибо вам за них. Но, прошу вас, позвольте мне самой рассказать мистеру Рэдберну, кто я, ладно? Если вы согласны, я не буду больше отнимать у вас времени.
– Хорошо, – согласился доктор Эрим, продолжая настороженно смотреть на нее. – Пусть будет так, как вы хотите.
Он проводил Трейси до двери, но не открыл ее сразу, а остановился, взявшись за ручку.
– Прежде чем уйти, пожалуйста, ответьте на один вопрос: почему вас так заинтересовали четки из черного янтаря и почему, несмотря на этот интерес, вы отложили их в сторону?
Доктор Эрим чересчур много замечал, чересчур много чувствовал… Только сейчас Трейси поняла, что он с ней сделал. Мюрат усыпил ее бдительность своим фальшивым сочувствием, комплиментами и советами, а когда она расслабилась, задал тот вопрос, ради ответа на который, собственно, и был затеян весь разговор.
– Не понимаю, о чем вы, – растерянно пробормотала Трейси. – Мне безразличен черный янтарь…
– И тем не менее, вы хотели взять именно янтарные четки. Я читал в ваших глазах это желание, и мне стало любопытно.
Румянец на щеках выдавал волнение Трейси, но она не могла ни открыть дверь, пока он держал ручку, ни ответить ему.
– Очень странно, – задумчиво произнес Мюрат. – У вас с сестрой были общие вкусы. Помню, когда я предложил Анабель выбрать любые четки из своей коллекции, она сразу же выбрала четки именно из черного янтаря. Интересно, почему? Может, вы получили от своей сестры какое-то известие, связанное с ними, незадолго до ее смерти? А может, вы вообще приехали сюда из-за них?
Это было недвусмысленное предупреждение. В воздухе повеяло опасностью, и Трейси мысленно приказала себе: «Осторожнее, осторожнее!»
– Да… Анабель написала мне письмо. Она просила меня приехать в Стамбул. В то время я не могла бросить работу. Возможно, мой отказ сыграл в ее судьбе роковую роль. Вот почему я сочла своим долгом приехать сюда, хотя и было уже поздно.
– Кажется, на Западе это называется сентиментальным паломничеством? – Мюрат Эрим открыл дверь и слегка поклонился девушке. – Я получил большое удовольствие от нашего разговора. – В его интонации послышалась насмешка.
Трейси еще раз поблагодарила его за духи и обещание не рассказывать Майлсу Рэдберну, что она сестра Анабель. Не услышав звука закрываемой двери, она поняла, что он наблюдает за тем, как она поднимается по лестнице.
Третий этаж был мрачным, холодным и пустым. Тусклый свет люстры почти не разгонял тени. Уходя на встречу с доктором Эримом, Трейси оставила у себя в комнате свет, и сейчас ярко освещенная и теплая комната радушно встретила ее. Ясемин тоже ждала ее возвращения. В мангале лежали раскаленные докрасна уголья.
Глаза у Анабель были слегка зеленоватого оттенка. Может, поэтому Майлс так ненавидел эту кошку с зелеными глазами? – подумала Трейси.
Трейси села и вновь открыла пузырек с духами. Деревья, мох и сладость… веселье, как легкий летний ветерок. Она не стала много размышлять над ролью доктора Мюрата Эрима, которую он исполнял во всех этих таинственных событиях. Самовар, черный янтарь и духи со сладковатым запахом – пряная смесь турецкой интриги. Что ж, она тоже не так проста, как, может быть, хотелось бы доктору Эриму, теперь она знает о нем такое, чего не знала раньше. Уже само его нежелание отвечать на вопрос об отношении к ее сестре дало ей ответ на него. Мюрат Эрим любил Анабель. Этот факт объяснял неприязнь Мюрата к Майлсу Рэдберну, но и только. Безразличие же самого Майлса к Эриму говорило о том, что он или не замечал эту любовь, или ему было наплевать на нее. Правда, в последнее Трейси верилось с трудом.
В любом случае все, кто знал, что Трейси Хаббард сестра Анабель Рэдберн, хотели ее скорейшего возвращения домой. Это все больше и больше укрепляло ее в мысли, что она находится у самого порога какого-то важного открытия. И это открытие, несомненно, было связано с той ролью, которую играл во всей этой трагедии черный янтарь.
Как бы то ни было, но Майлса, который пока не знал, кто она такая, в данный момент Трейси боялась больше всего. Она расскажет ему все, но позже, не сейчас. Это время еще не пришло.
Следующие несколько дней выдались довольно спокойными и тихими. У Трейси был ключ от кабинета, и Майлс больше не возражал против того, чтобы она работала в одиночестве. Она могла приходить и уходить, когда хотела, и это позволяло ей чувствовать себя все время занятой. Больше никто не покушался на аккуратные стопки рукописи книги Рэдберна, и Трейси семимильными шагами познавала историю Турции. Она обнаружила, что Майлс вложил в эту книгу много труда. Во всяком случае, в ее первую половину. У нее складывалось впечатление, что в последние месяцы он остыл к этой работе, возможно, потому, что потерял импульс первоначального интереса и энтузиазма.
Раз или два Трейси удалось уговорить Майлса Рэдберна рассказать ей об интересных, на его взгляд, местах, в которых он бывал в Турции, о том, где еще планирует побывать. Он оживлялся, но ненадолго, а потом вновь возвращался к своим делам. Иногда он вдруг останавливался и, замерев, сидел, глядя перед собой невидящим взглядом или выбегал из кабинета и отправлялся бродить вдоль Босфора. Такие прогулки продолжались довольно долго.
Несколько дней подряд после обеда Рэдберн собирал свои краски, кисти, брал мольберт и куда-то исчезал. Но и тогда он ходил пешком, а возвращался быстро. После таких исчезновений Майлс вел себя еще беспечнее и нетерпеливее, чем обычно. Он ничего не объяснял Трейси, а она считала неуместным его расспрашивать.
За исключением встреч в столовой, да и то не постоянных, Трейси почти не видела Мюрата и Нарсэл Эримов. И ни разу – Сильвану.
Наступил день ее рождения – Трейси исполнилось двадцать три, – но она не стала никого о нем оповещать. Анабель всегда, даже после того, как Трейси выросла, не забывала о ее дне рождения, и каждый раз Трейси ждал какой-нибудь сюрприз, который свидетельствовал о любви к ней старшей сестры и ее богатой фантазии. Пару раз в дни рождения Трейси Анабель болела, но все равно присылала какой-нибудь маленький, пусть и символический, подарок. Для Трейси же подарки сестры были самыми дорогими.
И вот наступил день рождения, с которым Анабель ее не поздравила. Трейси ощутила еще раз, как ей не хватает сестры. «Все хорошее в моей жизни закончилось с ее смертью», – с болью в сердце подумала она.
Чтобы погасить грусть, Трейси решила провести этот день за работой и не встречаться ни с кем из обитателей дома, за исключением Майлса. Он, как обычно, погрузился в свои мысли и, казалось, вообще не замечал ее присутствия. После обеда Рэдберн вышел из кабинета, не сказав, куда идет. Трейси работала до тех пор, пока не появилась Халида с давно ожидаемой Трейси просьбой Сильваны Эрим заглянуть к ней в киоск.
Трейси шла за Халидой, гладя свою булавку в виде пера. Давно она не ощущала связи с сестрой до такой степени, как в этот день.
10
В салоне Сильваны, как всегда, пахло духами. Шторы были раздвинуты, и в комнату лился дневной свет. Сильвана восседала среди горы подушек на диване, нисколько не похожая на отдыхающую турчанку. Она сидела, выпрямив спину, положив одну руку на инкрустированный столик. Золотоволосая красавица в желтом платье, на фоне медного, начищенного до блеска самовара, который возвышался рядом на столе, производила очень эффектное впечатление, усиливавшееся еще и благодаря тому, что самовар отражал эту великолепную картину.