– Где, по-вашему, она спрятала то, что должна была спрятать? – неожиданно спросил он, и в его голосе послышались требовательные нотки. – Может, в салоне? Я часто размышлял об этом, но, сколько ни обыскивал дом, так и не нашел тайника.
Трейси изумленно посмотрела на доктора Эрима, но кожа у нее на затылке слегка зачесалась.
– Я не понимаю, о чем вы говорите, – повторила она.
– А мне кажется, понимаете, – возразил он. – Иначе бы вас так не заинтересовали четки из черного янтаря. Я уверен, что ваш интерес к ним далеко не праздный, в нем кроется какой-то смысл. Но можете мне поверить: бусы никак вам не помогут… Так ведь? Потому что ваша сестра Анабель взяла совсем другие четки. Несколько вещей, которые она украла, были найдены среди ее вещей после смерти. Однако совсем немного, хотя мы очень тщательно искали их.
– Анабель… украла? – пораженно прошептала Трейси, широко раскрыв глаза.
– Извините, что я доставил вам огорчение, употребив это слово, но это правда. Мы бы подарили ей все, что она хотела, но нет, ей больше нравилось бродить по ночам по дому и красть. Сначала она брала только мелкие безделушки, но потом стала воровать вещи покрупнее. Например, исчезло кое-что из того, что Сильвана собиралась отправлять за границу. Объективно ничего особенно важного и ценного, но для Сильваны эти вещи имели ценность, потому что она собиралась продать их, а вырученные деньги отдать крестьянам. Как ни печально, но ваша сестра болела, знаете, этой неприятной болезнью… она брала то, что не принадлежало ей. Я сам уговаривал ее прекратить воровать, но все было безрезультатно. Она даже смеялась мне в лицо так же, как иногда смеялась надо всеми нами. – Мюрат Эрим нахмурился. Ему явно не нравилось, когда над ним смеялись.
Трейси хотела заявить, что не верит ни слову из того, что он сказал. Анабель не была воровкой, в детстве и юности она никогда ничего не крала, но вся беда заключалась в том, что, честно говоря, Трейси не могла поручиться за то, что сестра в силу своей неуравновешенности не могла выкинуть потом какой-нибудь такой штуки. На портрете работы ее мужа из-под тяжелых белых век на мир смотрели зеленоватые глаза, взгляд которых был непроницаем. Как бы невероятно это ни звучало на первый взгляд, но вполне могло оказаться, что Мюрат Эрим говорил правду.
– Я ничего об этом не знаю, – наконец выдавила из себя Трейси. – Трудно поверить, что Анабель…
– Она была очень красивой, – печально произнес Мюрат. – Но, по-моему, она несла в себе какое-то зло, возможно, полностью не сознавая этого. Может, потому ей и нравилось бродить по этому месту, у которого столь трагическая история, полная насилия и жестокости. Может, поэтому ей так и хотелось получить анатолийский самовар.
На этот раз в голосе Трейси послышалось негодование:
– Никогда в своей жизни я еще не слышала ничего более глупого и смехотворного! Анабель иногда делала глупости, но она была доброй, нежной и щедрой, В ней не было ничего злого и дурного.
Мюрат подошел к окну. Луч света попал ему на лицо, отразился в зрачках глаз.
– Выходит, вы не верите в то, что человек, сам того не зная, может являться переносчиком какой-нибудь болезни? Ведь желание причинить зло можно назвать и болезнью. Такие люди сами по себе и не являются злыми, но они несут зло другим.
Трейси внимательно слушала его. Голос его звучал спокойно и потому убедительно. Она стояла неподвижно, не пропуская ни одного слова доктора Эрима. Итак, он пытался убедить ее в том, что в этих развалинах на берегу Босфора могут происходить самые невероятные события и, тем не менее, в них следует верить. Лишь прирожденный здравый смысл Трейси отказывался принимать эти сказки.
– Не верю я в эти глупости! – решительно и непреклонно ответила Трейси. – А какой была реакция Майлса на эти пропажи, которые вы назвали воровством? Он не мог не знать об этом.
Мюрат Эрим изобразил некий фаталистичный жест, который можно встретить только на Востоке. Одновременное движение его головы, рук и плеч как бы говорило: «Кто, на самом деле, знает, во что можно и во что нельзя верить, что можно и что нельзя делать?»
– Неужели он ничего не предпринял? – допытывалась Трейси. – Неужели даже не попытался остановить это?
– Что он мог сделать? Анабель бы в любом случае все отрицала, – покачал головой Мюрат. – К тому же Сильвана не хотела беспокоить мистера Рэдберна. Она считала, что сама может справиться с этой проблемой.
От изумления Трейси застыла на месте. Размышляя о только что услышанном, она рассеянно смотрела на противоположный берег Босфора. Солнце начало садиться за холмы Фракии. На полу у ног девушки ложились длинные тени, повторяющие изгибы арок дворца. В соседней комнате послышался шорох.
Мюрат тоже среагировал на этот тихий звук. Может, это мышь пробежала по сгнившим доскам или проползла маленькая садовая змея, подумала Трейси. Послышалось слабое мяуканье, и в дверном проеме показался силуэт белой кошки. Ясемин остановилась на пороге и, казалось, без всякого удивления смотрела на людей немигающими зелеными глазами. Первым очнулся Мюрат. Он нагнулся, подобрал с пола кусок кирпича и изо всех сил швырнул его в кошку. Все произошло так быстро, что Трейси не успела как-либо помешать этому. Однако реакция кошки превзошла реакцию человека. Ясемин отпрыгнула в сторону и юркнула в дыру в полу. Теперь из дыры выглядывали только нос, зеленые глаза и от испуга приглаженные назад уши кошки.
– Не трогайте ее! – выкрикнула Трейси. – Зачем вы это сделали?
Она бросилась к кошке точно так же, как тогда, когда Майлс попытался ударить ее. Но кошка только фыркнула, выскочила из дыры и скрылась в заросшем сорняками саду.
Трейси с негодованием обернулась к доктору Эриму и увидела на его лице… загадочную улыбку.
– Анабель, отправляясь сюда, часто брала с собой кошку, – объяснил он. – А теперь кошка сделала развалины своим домом. Еще бы! Здесь у нее хорошая охота. Знаете, что странно? Хотя вы и сестра Анабель, но кошка не любит вас и не доверяет вам.
– Мне кажется, она не знает, кто я, – заставив себя улыбнуться, ответила Трейси. – А насчет нелюбви… Мне кажется, наоборот, она симпатизирует мне. В то же время Ясемин сейчас никому не доверяет, потому что ее пугали слишком часто и слишком сильно.
– А может, она думает, что вы предадите ее? – предположил Мюрат. Он говорил тихо, будто не хотел, чтобы его услышала кошка, и в то же время как бы иронизировал над самим собой. – Вы знаете историю этой кошки?
– Я знаю только то, что Анабель приютила ее, – ответила Трейси. – И я никак не могу понять, почему такие взрослые люди, как вы или Майлс Рэдберн, можете вести себя столь жестоко по отношению к беззащитному животному.
– Значит, не знаете. Пойдемте… Я расскажу вам эту историю по пути домой.
Трейси решила, что больше ей здесь делать нечего. Развалины могут посвятить ее в свою тайну только в том случае, если она придет сюда одна.
Когда они вышли на дорогу, Мюрат Эрим, как обещал, рассказал ей историю о белой кошке, и весьма странную историю. Трейси слушала его с растущим беспокойством, которое не могла, как ни старалась, скрыть.
– Анабель души не чаяла в этой маленькой проказнице, – начал Мюрат. – Она часто, смеясь, говорила, что, если с ней что-то случится, она переселится в тельце этой кошки и вернется на землю, чтобы наблюдать за нами ее зелеными глазами. И нам тогда, непременно вставляла она, придется раскаяться во всем плохом, что мы сделали ей. Мы будем умирать от страха… и поделом нам. Играя в эту игру, Анабель могла быть очень назойливой. Она постоянно намекала, что ждет каких-то неприятностей, из-за чего жизнь ее висит на волоске.
– Она не хотела умирать, – уточнила Трейси, поежившись: с приближением вечера похолодало.
– Смерть ее вовсе не была предопределена, как ей почему-то казалось, – сказал Мюрат, и голос его вдруг прозвучал почему-то хрипло. – Если бы она прислушалась к голосу рассудка… – Он сделал паузу, потом произнес с плохо скрываемым сарказмом: – Вы не верите в эту историю с кошкой?
– Конечно, не верю. И не сомневаюсь, что и вы не верите.