В Красную Армию меня призвали в 1937 году. Служил пограничником на советско-финской границе в Ленинградском пограничном округе НКВД СССР. За полтора года дослужился до командира отделения. Думал, ещё полгода и на гражданку уйду, но начальник заставы уговорил остаться на сверхсрочную службу. Отправили меня на десять месяцев в полковую школу, а по возвращении присвоили звание старшины. Только начал осваиваться в новой должности, Зимняя война с финнами началась. Понятно, мы в первых рядах границу перешли. Я маневренной группой командовал, состав — двадцать пограничников. У нас задача была захватить пограничный пост и обеспечить продвижение наших войск в глубь финнов.
Границу разделяла речка, по-фински Сьестар-йоки «Смородинная речка», а наши её Сестра назвали. Не особо широкая, всего-то метров двадцать пять, но глубина от полутора до трёх метров. Нам повезло, в двадцатых числах ноября мороз ударил небольшой, ночью до минус пятнадцати, но этого хватило, чтобы ледок появился, тонкий, конечно, однако пройти можно было. Мы ночью и прошли, вернее, проползли на другой берег по льду. Обошли пост с тыла, бесшумно сняли часовых, зашли на территорию погранпоста и атаковали. И всё бы прошло гладко, да только днём на пост пришло отделение егерей.
Егеря разместились не в казарме, а в бараке рядом со столовой финнов. И вот когда мы забросали гранатами казарму, из барака полезли егеря. У нас сразу двое раненных случилось. Хорошо, пулемёт для добивания солдат, выскакивающих из казармы, я поставил так, что чтобы стрелять по дверям и окнам барака, его надо было довернуть всего на сорок пять градусов правее. Наш боец Иван Самохвалов успел это сделать и, по сути, спас всю операцию. Из потерь у нас всего трое раненных было, и все от егерей. Задачу мы выполнили — обеспечили продвижение основных сил Красной Армии вглубь Финляндии.
Ну а потом нам в основном пришлось вести разведывательно-поисковые действия в тылу финнов, прикрывать образовавшиеся промежутки между частями и подразделениями красноармейцев. Финские лыжные отряды диверсантов стремились проникнуть к нам в тыл и перенести свои действия на советскую территорию. Крепко финны воевали, леса свои они получше нас знали. В конце войны наиболее тяжёлые бои у нас были… Почти две трети личного состава списали, кого по ранению, кого в чистую…
Война весной, в марте сорокового года закончилась. Границу мы свою от Ленинграда отодвинули. Выборг, Выборгский залив, северное побережье Ладожского озера, острова Рыбачий и Средний к Советскому Союзу отошли. Полуостров Ханко по мирному договору на тридцать лет арендовали.
А меня уже после войны медалью «За отвагу» наградили. Первая моя награда.
Юрий Петрович отпил из чашки чай и продолжил:
— Летом сорокового командование отправило меня в Себежское специальное училище войск НКВД, — он усмехнулся, — там тогда диверсантов готовили. Прям как у тебя Ускоренные курсы подготовки младшего комсостава. Ты думаешь, почему я с тобой сейчас беседу веду?
Он пристально посмотрел на меня, но не особо ожидая ответ, продолжил:
— Ты мне меня в молодости напомнил. Опять же срочку отслужил, сейчас вот уже младший лейтенант и в Афганистан на войну пойдёшь. С твоим языком пушту, может в штаб попадёшь, а может и в разведку. Экспресс допрос-то учили, пожалуй, в полевых условиях проводить?
— Учили, — кивнул я головой.
— Значит, будь готов по горам побегать. Племена пуштунов в основном в гористой местности живут, — ветеран вытянул из пачки новую сигарету, подкурил и затянулся, — ещё чего спросишь?
— Мне бы послушать про Отечественную войну, как с немцами, с их диверсантами воевали, — плавно подвёл тему к нужному мне направлению.
— Про Отечественную?.. — , протянул Петрович, — про неё много можно рассказывать, но есть у меня одна история, которая особняком стоит. Да и память о том бое у меня осталась в виде трофея.
***
— Как выжили тогда, как победили, сам не знаю… Против нас настоящие волки были. Спецы из Бранденбург-800. Армейский спецназ подчинялся абверу, который у фрицев занимался военной разведкой и контрразведкой. Осенью 1941 года для наших войск под Москвой сложилась сложнейшая ситуация. Для верховного немецкого командования это направление наступления было главным. Здесь решалась судьба всей войны… Оборонительные рубежи наших войск были сильно растянуты. Многие советские дивизии были обескровлены, а поступавшее пополнение не имело боевого опыта и перемалывалось в жерновах войны. Немецкая группа «Центр» сумела прорвать нашу оборону, нанести поражение Брянскому фронту и окружить группировку генерала Лукина на Минском шоссе под Вязьмой. Дальнейшее её продвижение мы смогли остановить ценой титанических усилий и сопротивления частей Красной армии и ополченцев. Началась Московская стратегическая оборонительная операция.
Положение советских войск, занявших оборону на Можайской линии, оставалось исключительно тяжёлым, не хватало сил, средств и личного состава.
Я тогда в спецподразделении НКВД служил. Молодой был. Гонористый, — Петрович усмехнулся и продолжил, — молодые в основном все такие. Вот только на тебя смотрю и понять не могу, больно ты умный и хитрый. Меня, старого чекиста, на разговор вытянул.
Он глубоко затянулся сигаретой:
— Диверсантов выбросили из самолёта недалеко от Истринского водохранилища. Их человек тридцать было. И нас столько же. Информация была. Нам её наша разведка скинула. Уж не знаю как, но ценные сведения они добыли. Фрицы ночью десантировались и аккурат в тот район, где мы уже сидели. Они ещё в воздухе были, когда командир дал команду «Огонь!». Половину мы покрошили, а вот вторая половина, чуть меньше, тринадцать человек их осталось, сумела уйти и оторваться от нас. Мы на две группы разделились и в погоню пошли. Ночи тогда стояли тёмные. Конец октября, а на удивление ещё теплая погода стояла, — на минуту задумался и продолжил:
— Нам немчуру упускать нельзя было. Следопыт с нами один шёл, от бога, он и вывел нас на фрицев, когда они уже под Можайском на отдых расположились. Сам город немцы тогда уже взяли. Ещё немного и диверсанты линию фронта бы перешли. Хотя какая там тогда линия фронта была… Основные бои вдоль шоссе и дорог велись, немцы в лес особо не заходили, в некоторых деревнях их за всё время боёв за Москву так и не увидели.
Диверсантам переход нелегко дался. Ну и сами конечно выдохлись. Мы за ними трое суток шли. Километров восемьдесят отмахали и в полдень нагнали их. Там Ильинская слобода, деревня, а рядом с ней Козья горка есть. Вот там они и решили передохнуть. Не знаю, как сейчас, а тогда места были болотистые. С одной стороны, речка Кучугуровка течёт, с другой ручей какой-то, название заковыристое, уже, пожалуй и не вспомню.
— Ты чай то пей, на травах, сам собирал, там и чабрец, и душица, и зверобоя чуть есть, а ещё девясил добавляю. Его ещё Александр Васильевич Суворов крепко уважал и солдатам своим чай из девясила пить приказывал, когда через Альпы шёл.
Отхлебнул чая, погасил докуренную сигарету и прикурил новую.
— Вот зараза, как в сорок четвёртом, после ранения в госпитале пристрастился курить, так и бросить не могу.
— Ну так вот значит. Немцы не на самой горке встали, а чуть ниже, в распадке. А мы уже как гончие на след встали и на них то и выскочили. Все бы там полегли, да дружок мой близкий Володька Семёнов, он как раз первым шёл, как заорёт «Фрицы!» и успел полбарабана ППШ по ним выпустить. Пока фашисты на Вовке огонь сосредоточили, тут и мы с ними в рукопашную сошлись. На меня сразу здоровый такой выскочил с пистолетом в руке, только почему он не выстрелил, до сих пор не пойму. Я ему в ноги бросился и на себя дёрнул, он затылком о пенёк и приложился. Только встал, а тут второй на меня с ножом идёт. Не, не с кинжалом. У него конкретный окопный нож был. Я их потом навидался. А у меня армейский ножик НА-40.