Камышев слышал много подобных историй, особенно их расплодилось в последние годы — как началась перестройка и рванул Чернобыль. Чем больше было новостей об ужасах аварии на атомной станции и связанных с этим теорий заговора, тем больше появлялось слухов, будто бы в домах добропорядочных калининцев внезапно завелись полтергейсты, которые упорно скрывались от ученых и органов правопорядка.
Бдительные жрицы подъездов, как майор Антонов называл любопытных бабулек, теперь не только давали наводки на иностранных шпионов и путан, но и таинственным шепотом сообщали о призраках, оборотнях и вурдалаках. Одинокие и слегка тронутые интеллигенты строчили жалобы, что их обрабатывают психотронным излучением из соседских квартир… А дворовые мальчишки передавали из уст в уста страшные истории о конфетах с лезвиями внутри и джинсах, которые вражеские агенты специально заражали опасными болезнями.
Слышал Валерий и о чудовищных мутантах в чернобыльской зоне. Будто бы бродят по тамошним лесам гигантские волки, а в Припяти однажды, якобы, выловили пятнадцатиметрового ужа. Вот только его дядя Дима, родной брат отца, был в числе ликвидаторов и ни о чем таком не рассказывал. Наоборот, говорил, что опаснее всего в зоне люди — вооруженные мародеры, таскающие зараженные вещи из брошенных домов, а потом продающие их по всему Союзу.
— Когда их видели в последний раз? — Камышев, поняв, что свидетельские показания по делу черной «Волги» стали напоминать ему именно такие истории, оторвался от чтения и поднял глаза на Эдика.
— Сегодня, — ответил тот. — У второй школы. С пятиклассником разговаривали о чем-то из машины, но училка подошла, спугнула их.
— И ты молчал? — Валерий вытаращил глаза, все еще сомневаясь в этой мутной истории, но уже начиная что-то подозревать.
— Так я туда как раз и собирался ехать, но меня Григорьич вызвал! — Эдик вспылил, эмоционально взмахнув руками.
— Значит, поедем вместе, — Камышев решил не препираться, а сразу перейти к делу, хотя Апшилава, конечно же, был сейчас ой как неправ. Ладно, Величук его действительно вызвал к себе, но потом-то сидеть этого усача рядом никто не заставлял.
Эдик запер кабинет майора, ключ они сдали дежурному и вышли во двор, хлопнув дверью с тугой пружиной. У крыльца их ждала замызганная бежевая «шестерка», за рулем которой сидел пожилой водитель в серой кепке-восьмиклинке. Увидев Эдика, он тут же провернул ключ в замке зажигания, и гордость советского автопрома, чихнув, взревела разболтанным резонатором.
— Матвеич, это Валерий из Калинина, — Апшилава уступил Камышеву место впереди, а сам сел на заднее сиденье. — Старший лейтенант, если что. Валера, а это наш шофер первого класса Матвеич.
— Самого последнего, — хрипло усмехнулся водитель, которому на вид было явно уже за семьдесят, — я вас умоляю.
Он уверенно вывел машину из двора отделения на оживленную по меркам райцентра улицу. В салоне приятно пахло смазкой, как в отцовском «Москвиче», и Камышев испытал приятное чувство теплоты. Самого отца не было уже несколько лет, но молодой следователь часто о нем вспоминал. Собственно, и в милицию-то он пошел, взяв с него пример. Вот только к тому, что Сергей Петрович Камышев не доживет до пенсии, оказался не готов. «Погиб при исполнении служебных обязанностей», так теперь было написано на скромном могильном памятнике.
— Ко второй школе же? — Матвеич слегка притормозил перед поворотом и вновь разогнал «шестерку», когда Эдик подтвердил маршрут. — Нехорошая эта «Волга», так я вам скажу, ребята…
— Вы что-то знаете? — Валерий повернулся к шоферу. — Или просто факты с россказнями свидетелей сопоставили?
— У нас тут, в Андроповске, — начал Матвеич, проигнорировав обидные слова молодого следака, — до революции много храмов было. И кладбищ старых. Так вот, больше половины повзрывали еще в тридцатые-сороковые, а в остальных то склады открыли, то цеха. Сырный, к примеру…
— Это вы к чему, извините? — не выдержал Камышев, но Апшилава громко на него шикнул и даже треснул по спинке сиденья.
— Во-от, — Матвеич, оказавшийся обладателем олимпийского спокойствия, словно бы не заметил нетерпеливость Валерия и продолжил. — А вместе с Успенским собором, самым главным, старое кладбище бульдозерами сровняли. Хотели дома новые строить, но в итоге передумали, долгое время там пустырь был, потом разбили парк. Место-то красивое. Поставили концертную площадку, танцульки стали устраивать. Старые люди предупреждали, что добром это не кончится, но кто ж их слушал… И тут парни молодые пропадать начали. В семьдесят девятом это было. Как ни танцулька, так исчезнет кто-то. А потом стали замечать, что какая-то девушка туда постоянно приходит, но кто и откуда — неизвестно. Одно точно — не местная. И парней этих пропавших в последний раз с ней видели.