— Но они вам ничем не помогли! — вставил Миша.
— Да. И это нас не удивило. То есть мы, конечно, могли бы удивиться, потому что не может быть, чтобы до милиции не доходило никаких слухов о деятельности крупной тайной секты на ее территории. Но дело в том... — Глеб сделал короткую паузу. — Неприятно об этом говорить, но многие люди, которых нам удалось убедить поделиться с нами информацией в конфиденциальном порядке... То есть, — пояснил он на тот случай, если Миша Антоныч не совсем точно понимают, что это такое, — удалось уговорить их рассказать, что они знают об этой секте, с обещанием, что информация дальше не пойдет, что никто никогда не узнает, от кого мы получили нужные нам сведения... Так вот, эти люди предупреждали нас, что обращаться в милицию бесполезно, что этот мошенник умеет найти подход к властям, что деньги, которые он выманивает из запутавшихся в лжеучениях подростков, он тратит не скупясь, когда встает вопрос обеспечения прикрытия. Чтобы милиция была не только слепа и глуха и даже, если что случится, прикрыла его, понимаете? И действительно, в тех отделениях милиции, куда мы обращались, разыскивая мальчика, нас принимали очень странно. Можно было бы, конечно, обратиться в высшие инстанции, всех ведь не подкупить, но это означало бы потерять драгоценное время — то время, которое могло бы означать жизнь или смерть нашего племянника. Поэтому мы продолжали частный розыск. И вот добрались сюда. В вашем отделении милиции нас тоже приняли очень странно. Я бы сказал даже, недружелюбно. Мы уже собирались уходить, когда пришел Антонович. Услышав, что его заявление касается некоего типа, окружившего себя подростками — совсем юными, я так понимаю — и рубящего вместе с ними головы ворованным курам, мы прислушались. Когда же мы увидели, что они вас просто не желают слушать... Вы понимаете?
— Вы хотите сказать, местное отделение милиции тоже на откупе у этого... профессора? — спросил Миша.
— Вот как? Его называют профессором? — усмехнулся Глеб. — Тоже в точку. Его и в Москве так кое-кто называл... Видите ли, я не могу выдвигать прямых обвинений, пока у нас нет твердых доказательств. Но мне кажется, что в милицию обращаться бесполезно и бессмысленно. Ведь, насколько я понимаю, вы обращались со своим заявлением не в первый раз? — спросил он у Антоныча.
— Не в первый! — подтвердил тот.
— И они с самого начала отказались вас выслушать?
— Да.
— Вот видите! Это очень странно. Допустим, они считают вас сумасшедшим... Не обижайтесь, пожалуйста, я только делаю предположение, чтобы прояснить ситуацию, но ведь любая, даже самая нелепая информация должна быть проверена, когда о ней сообщают впервые. Если бы они проверили первое ваше заявление и убедились в его ошибочности, тогда еще можно было бы понять, почему потом они не захотят даже выслушать вас. Но ведь милиция никак не отреагировала на ваше первое заявление?
— Верно, — подтвердил Антоныч. Его лицо начало проясняться. — Так вот оно что!..
— Но что же теперь делать? — забеспокоился Миша. — Если нельзя найти помощь у милиции... получается, мы в тупике?
— Вовсе нет! — возразил Глеб. — Выход есть. Надо нашего племянника вытащить из дома, в котором теперь живут эти сектанты, и увезти его в Москву. Там мы сразу же обратимся в городской отдел внутренних дел. А Егор будет свидетелем. Тогда этому «профессору» уже не выкрутиться — его как муху прихлопнут. И он перестанет вводить в заблуждение молодежь! Местная милиция нам в этом деле не подмога. Наоборот, надо избегать контактов с ней, чтобы они поменьше знали, что мы затеваем... вот о чем подумал. Ведь вы живете один?
— Да, — подтвердил Антоныч.
— Вот что мне пришло в голову. Что, если снимем у вас комнату? Ну, выдадим себя за обычных дачников. Так мы сможем вести наблюдение за «профессором» и, улучив момент, забрать оттуда Егора и увезти его в Москву. Конечно, нам надо еще увидеть «профессора», выяснить, чем он занимается, — возможно, это удивительное случайное совпадение. Но какое-то чувство мне подсказывает, что Егор здесь.