Я основательно попотел, пока открыл патентованный замок, но наконец разобрался в небольшой тонкости, и дальше у меня уже не возникало с ним проблем.
Стандартная трехкомнатная квартира с просторной общей залой, где стоял стол с тремя стульями – по числу жильцов, телевизор и холодильник.
Мы распрощались с Дейвом, условившись встретиться у входа в столовую в 8:30. Я набрал номер Алекса.
– Здесь Разумовский, – услышал я.
– Алекс, привет. Олег, – едва сдерживая распиравшее меня волнение, сказал я.
– Ты получил мою записку? Рад тебя слышать и приветствую на олимпийской земле. Я уж совсем разуверился увидеть тебя в Сеуле. Ломал голову, что могло помешать тебе приехать, ведь у вас теперь перестройка!
– Ну, тут ты поспешил, потому как перестройка тоже дело не быстрое. Но дело не в том, просто люди и в такой период остаются верны своим принципам или… беспринципности, это с какой стороны к ним подойти. Но все завершилось благополучно, и несколько часов назад я прилетел в Ким-по. Можем увидеться?
– Конечно же! Еще спрашиваешь! Я еду к тебе, говори номер корпуса и квартиры. Тут ведь действует железный закон: нас к вам в деревню пускают круглые сутки, а вас, журналистов, только до десяти. Жди!
Алекс был в белом, мягком тренировочном костюме, в кожаных босоножках на босу ногу, загорелый, сильный, белозубый. От него просто-таки пашило оптимизмом – именно этого-то мне и не хватало сейчас.
Мы обнялись, и я учуял терпкий аромат мужского одеколона.
– Один? – спросил Алекс, обводя глазами мои апартаменты.
– Пока да. Возможно, кто-то задержался еще дольше, чем я.
– Я тоже один, хотя пришлось немного поднажать на местный обслуживающий персонал. Деньги везде деньги, – улыбаясь, сказал Алекс. – Старею, наверное, не могу жить под одной крышей с незнакомыми людьми. А друзей у меня, честно признаться, в сборной нет. Я, считай, новичок, мало что в моем возрасте впору заканчивать спортивную карьеру. Хотя с другой стороны – это свидетельствует, что спорт – открытый мир для любого возраста, и это, наверное, самое воодушевляющее. Согласен?
– Да. Но зависть гложет меня: ты старше, а участвуешь в Играх, а я – лишь свидетель. Впрочем, ваш вид спорта – удел зрелых мужей. А в плавании – восемнадцать – уже глубокая старость.
– Можешь меня поздравить – я тут наделал шуму! Были открытые старты за неделю до официального парада, ну, знаешь, эдакое небольшое шоу с лошадьми и наездниками, с шампанским – для гостей, но скачка была без дураков. Собрались те, кто претендует на медали, и пошли без придержек, чтоб себя показать и на других посмотреть, а заодно и психологическое давление произвести на будущих соперников. Они знают друг друга неплохо, я – белая ворона, ни имени, ни прошлого. Меня это только подхлестнуло, ты ведь знаешь мой характер – органически не терплю снисходительного отношения к себе. Тем паче не давал я им для этого и малейшего повода. Завелся с полуоборота, когда один наследник престола рассматривал меня сквозь призмы бинокля, – мол, что это за птица тут появилась в наших благородных рядах. Он даже подослал ко мне своего тренера, чтоб узнать, каких кровей мой жеребец… Да что там долго рассказывать! Показал я им хвост своего «Россинанта». Видел бы ты, что с ними творилось!
– Не рано ли открыл карты, Алекс?
– Я не люблю играть втемную. Вообще не люблю темнить! – резко ответил Алекс.
– Извини, не хотел тебя обидеть. Просто существует неписаный спортивный закон: выкладываться только в финале.
– Поверь мне, я не хвастаю: им не видать золотой медали, как бы они не пыжились. У меня крепкие нервы и отличный конь, у него с нервишками тоже полный порядок. Не забудь и то, что мне некогда ходить в новичках, нужно беречь каждый день. Да, – развеселился вдруг Алекс, меняя тон – от жестко-напряженного к ерническому, – должен тебе сказать, что корейцы расстарались. Конюшни – у принцессы Анны таких нет: с теплым душем, со специальными стиральными автоматами для попон, деодоранты, разные там присыпки для лошадей, специальный рацион питания и даже собственная полиция. Впрочем, мой тренер днюет и ночует с «Россинантом». В этом отношении после встряски, которую я им задал, ухо держи востро… Ты завтра что намерен делать? Может, проедемся на ипподром?
– Нет, Алекс, завтра я хочу посмотреть тяжелую атлетику – люблю этот вид спорта.
– С утра?
– Да, они начинают в девять.
– О'кей, я поеду с тобой, а потом мы вместе отправимся на ипподром. Моя тренировка в 13. Именно в такое время буду и стартовать.
Мы пожелали друг другу спокойной ночи. Я поставил будильник на 7:00 и провалился в сон, едва голова коснулась тоненькой подушки.
4
Прозрачное, зябкое утро, голубой небосвод, россыпь пышных клумб, чуть дрожащие под легким ветерком стяги, служащие олимпийской деревни, озабоченно спешащие по своим делам, возбужденно громкие, одетые кто во что горазд – от застиранных шортов и мятых рубах до чопорно-официальных темных костюмов – представители средств массовой информации, вливающиеся сквозь широко распахнутые двери в ангар-столовую, – такая картина открылась мне, когда я спустился на лифте вниз со своего девятого этажа, откуда любовался роскошным видом на недалекие горы, зябко кутавшиеся в осенний туман.
Дейв переминался с ноги на ногу у входа, выглядывая меня.
Мы взяли подносы, основательно загрузились всякой всячиной – вареными яйцами, золотистыми ломтями поджаренного бекона, соком, фруктами и фруктовым кефиром, растворимым кофе «максвелл» (Дейв предпочел корейский чай), не забыв о столь обожаемом английском блюде, как овсяные хлопья с молоком, и нашли свободный стол. Дейв ел, как и положено англичанину, медленно, смакуя, я же по старой спортивной привычке мгновенно расправился со стандартным набором яств и приступил к кофе. Дейв молча, но обеспокоенно наблюдал за побоищем, устроенным мной за столом, – он успел справиться лишь с одним яйцом и несколькими ломтями бекона. Мельком взглянув на часы, я обнаружил, что время еще есть и взялся за газету.
Но сквозь поток впитываемой информации упорно прорывалась тревожная мысль: что сказать Дейву, как ввести его в реальный мир фактов, что в корне ломали мои, а значит, и Дональдсона планы, связанные с раскруткой лондонской истории, у разгадки которой, казалось, мы стояли еще совсем недавно. Я корил себя за легкомыслие – ну, разве допустимо было так вольно переговариваться по телефону с Мишелем Потье, отбросив осторожность и забыв, что в наш просвещенный век – век компьютеров и электронного шпионажа – любое слово может быть услышано без труда и теми, кому оно не предназначалось. Скорее всего, Мишеля подслушивали, а возможно, он вообще был у них давно на примете – ведь занимался не чем-то отвлеченным, а наркотиками. А это само по себе было чревато самыми серьезными последствиями. Как там ни крути, но Мишель оставался последней ниточкой, что связывала меня с тайной, раскрыть которую я безуспешно пытался.
Дейв почувствовал мое настроение и тоже помрачнел. Скорее всего, он догадался – что-то я скрываю от него, и ломал голову, пытаясь уяснить, насколько это плохо для него. Я отдал должное выдержке и воспитанию парня, не позволявшим ему спросить напрямик.
– Вот что, Дейв, наши (так и сказал – наши) дела плохи. Пожалуй, даже хуже не бывает, – начал я свой рассказ, решив, что нечестно и дальше играть с англичанином в кошки-мышки. Дональдсон перестал жевать, отставил в сторону только что заваренный стаканчик чаю и весь превратился в слух. Как ни тяжело было убивать последнюю надежду, но я рассказал обо всем без утайки, и на душе стало свободнее.
Некоторое время Дейв молчал, переваривая услышанное, глаза его были стеклянными и прозрачными. Я думал, что понимал ход его мыслей, но ошибся.
– Если б вы сказали мне об этом раньше, мы уже имели бы некоторую информацию, – с укором произнес Дейв. – Я покину вас, Олег, и давайте условимся, где мы встретимся и когда. Я сейчас позвоню в Лондон, и наш репортер через пару часов уже будет копаться в Женеве, глядишь, что-то и раскопает. Не верю я, что не сохранилось никаких следов!