У меня не оставалось выхода. Нужно было рисковать. Я набрал парижский код и через минуту услышал такой знакомый, такой родной голос Сержа Казанкини: "Какого дьявола спозаранку, да еще в воскресный день!"
8
Если та злополучная тихоокеанская акула действительно не ведала, что я - советский человек, то Келли это знал доподлинно. Не стану утверждать, что он был патологическим антисоветчиком, но то, что он испытывал неприязнь ко мне, к нашей стране, не вызывало никаких сомнений. Он был так воспитан, и к нему трудно было применить обычные человеческие понятия, такие, как порядочность, снисходительность, терпимость. Он был воинствующий антисоветчик, и не его вина в этом - так его воспитали средства массовой информации, наше не всегда благородное прошлое, о котором на Западе было доподлинно известно многое из того, что относилось у нас к уголовно наказуемым деяниям; более того - он с молоком матери впитал ненависть, ну, пусть не ненависть, но твердое убеждение, что если ему что и грозит в этой жизни, так это мы, советские, наши ракеты с атомными - кстати, самыми мощными и самыми неуязвимыми боеголовками, наш неуловимый, скрывающийся в неизведанных глубинах Мирового океана подводный флот, наши миллионные армии прекрасно обученных и не ведающих угрызений совести и сомнений солдат. У нас был искусственный голод 33-го и миллионы уничтоженных в ГУЛАГе, у нас были униженные Борис Пастернак и Александр Галич, мы согнали бесправных крестьян в колхозы и заставляли их бесплатно трудиться во имя коммунизма, у нас... у нас, наконец, не признавали секса и гомосексуализма, свободной прессы и инакомыслия, - словом, империя зла, нависшая над миром как дамоклов меч. И Келли искренне, утробно боялся нас и нашего мира, и всю свою ненависть, весь свой животный страх решил выместить на мне. Я не осуждал его, и в душе у меня не копилась ненависть к нему: просто мечтал отдубасить его до посинения...
Разговор, начавшийся с пустячков, с обычных утренних сентенций Питера Скарлборо, вроде того, что у нас и у них (он имел в виду нашу страну и Запад, где он чувствовал себя как рыба в воде), так много несогласованностей и противоположных тенденций, что никогда два мира не сойдутся на общей основе, а будут подозрительно следить друг за другом, накапливая оружие и ненависть, и однажды - не дай бог дожить до того дня! (тут Питер Скарлборо истово перекрестился) - две боящиеся друг друга силы схлестнутся в последнем смертельном поединке.
- Глупее и бессмысленнее исхода трудно и придумать, - сказал я, с трудом впихивая в рот кусочек осточертевшей яичницы с беконом.
- Отчего же, - продолжал гнуть свое Питер, как всегда, с завидным аппетитом уплетая вторую порцию дополнительного бекона. - Отчего же, мистер Романько, весь ход вашей истории - это запрограммированная система уничтожения в человеке всего человеческого во имя мифического нового человека, удручающий образ жизни которого создал еще небезызвестный сир Робеспьер. Он начал с призыва к добродетели, а закончил жесточайшим, без суда и следствия, террором, развязанным против собственного народа. А разве Сталин не продолжил этот уникальный эксперимент, создав такую совершенную машину уничтожения, перед которой меркнут гитлеровские концлагеря?
- Ну, тут вы уже загнули, Питер. Сравнивать Сталина с Гитлером... это, простите, ни в какие ворота не лезет!
- Только не стройте из себя непорочную девицу! - резко отрезал Питер Скарлборо.
- Что касается девицы, то действительно было бы глупо с моей стороны уповать на столь примитивное противодействие в споре с вами. Но я стоял и стою на том, что сталинские лагеря, кстати, их было не так уж много, как подсчитывает господин Солженицын, это - преступление против народа, но на то были веские и значимые объективные причины...
- Что, к примеру, если вы уж хотите возразить?
- Например, внутреннее сопротивление реформам и изменениям, рожденным революцией. Или приближение войны с гитлеризмом, завладевшим Германией и готовившимся захватить Европу, что и случилось чуть позднее. Наконец, не следует забывать, что, помимо Сталина, насчитывалось немало его слишком рьяных последователей. У нас даже есть пословица: пошли дурака в церковь богу молиться, он и лоб расшибет. - Настроение у меня упало - ниже некуда: я не любил, да что там - ненавидел это двоемыслие, буквально разрывавшее на части душу: я был глубоко уверен, что мы запятнали себя, свои идеи, свою революцию этими массовыми репрессиями (увы, тогда, в конце 1985 года, мы все еще не могли представить себе масштабы чудовищного геноцида против советских людей, целиком страшную картину сталинского "нового мира", ради которого до основания разрушались не одни лишь дворцы и храмы, но умы и сердца людей, превращаемых в марионеток); с другой стороны, невозможно было согласиться с крахом прекраснодушных иллюзий, составлявших, как уверили нас, гранитный фундамент светлого будущего, ведь если это так, как жить дальше...
- Хотел бы поверить, что вы искренне заблуждаетесь, да только оснований для таких выводов у меня нет, - многозначительно сказал Питер Скарлборо и задержал взгляд на Келли, лениво ковырявшего в зубах деревянной спичкой. Тот перестал заниматься привычным делом и кивком головы дал знать Кэт, что ей самое время удалиться. Кэт, как раз приготовившаяся смаковать густой ароматный кофе, собственноручно сваренный Питером Скарлборо, а он, поверьте мне, знал в нем толк, хотела было возразить, но тяжелый взгляд шефа буквально вытолкнул ее из-за стола. С полпути Кэт вернулась, демонстративно налила себе полную чашку кофе, резко схватила начатую пачку "Салема" и, покачивая бедрами, как манекенщица на сцене, наконец, удалилась из столовой. Не забыла и прочно прикрыть за собой дверь.
- Да что там с ним теревени разводить, - едва дождавшись ухода Кэт, выпалил Келли. В отличие от Питера Скарлборо, который, невзирая на ситуацию, в коей я очутился благодаря ему, импонировал мне умом, армейской выправкой, солидными знаниями не только в области политики, но и психологии, Келли не утруждал себя накоплением подобных качеств, и его намерения просматривались отчетливо и вполне определенно еще до того, как он начинал действовать. Странно, какие обстоятельства свели вместе таких разных людей?
- Минутку, Келли, попробуем еще раз обратиться к разуму мистера Романько, - остановил приготовившегося к действиям (я внутренне сжался, собираясь с мышцами и волей) напарника.