- Хелло, здесь Потье, - услышал я низкий приятный баритон.
- Добрый вечер, господин Потье. Меня зовут Олег Романько, я журналист из Киева. Вам передает привет мой приятель Серж Казанкини, он-то и просил позвонить вам.
- О, Серж! Он у вас?
- Нет, мистер Серж у себя в Париже, это я - в Женеве, и очень хотелось бы с вами встретиться.
- В чем же дело! Рекомендация Сержа - лучший документ о благонадежности. Я не встречаюсь с журналистами, извините меня, считаю, что допинг - слишком серьезная проблема, чтобы ее можно было превращать в обыкновенную сенсацию. Впрочем, к вам это не относится, мистер...
- Олег Романько.
- ...мистер Олех Романьо. Я правильно назвал вас?
- Ро-мань-ко, - произнес я по слогам. Настаивать на твердом "г" в моем имени было бесполезно: из моих зарубежных знакомцев лишь один Серж Казанкини произносил "Олег", а не "Олех".
- Мистер Романко. Спасибо. Итак, вас устроит понедельник, скажем, в семнадцать часов?
- Нет, не устроит. В воскресенье я улетаю рейсом "Свисс-эйр" в Москву.
- Это плохо, - вздохнул Потье, и в его голосе явственно послышалось разочарование. - Дело в том, что завтра с петухами я укачу в горы, на весенний снег. Это для меня святое время... Вот если б вы катались на лыжах...
Он не успел закончить фразу, как я вскричал:
- Да ведь это мое любимое развлечение! - И уже тише добавил: - Увы, лыжи остались дома.
- Лыжи и ботинки я вам обеспечу. У вас какой размер обуви? Сорок третий? Замечательно, это мой размер, и у меня есть ботинки, не слишком новые, но качество гарантирую. Лыжи возьмем у приятеля, я думаю, два метра вас устроит?
- Можно и короче.
- Учту. А куртка и прочее?
- Есть.
- Тогда слушайте меня внимательно. Завтра в 6:00, к сожалению, позже невозможно, я буду стоять у гостиницы, простите, где вы остановились? В "Интернационале", отлично. Значит, в 6:00! У нас будет достаточно времени поговорить на интересующую вас тему. О'кей?
- Даже не знаю, как вас благодарить за такой подарок, мистер Потье.
- Зовите проще - Мишель, мне так больше по душе. Спокойной ночи!
- Спокойной ночи!
Не успел я положить трубку, как зазвонил телефон. Я подумал, что это Потье, и весело сказал:
- Мистер Олех Романько вас слушает!
- С чего это ты так себя величаешь? - услышал я недовольный голос Гаврюшкина. - Есть мысль завтра с утра рвануть на рынок, там по субботам ширпотреб идет из Франции, Италии, и недорого.
- Извини, но составить компанию не смогу. Завтра утром меня пригласили покататься на лыжах.
- Кто пригласил?
- Знакомый, он тут работает в ЮНЕСКО, вместе учились, - соврал я, прекрасно понимая, что Гаврюшкин субботний рынок никогда ни на что не променяет. А тем более - на катание в горах.
- Штучки-дрючки, - пробормотал Гаврюшкин и повесил трубку.
В прекрасном расположении духа я заснул и, когда зазвонил будильник, встал легко, хотя было лишь 5:30.
"Ты встретишь второго Сержа Казанкини, только не француза, а швейцарца, но разницы не заметишь, потому что женевцы говорят по-французски, пьют французское вино, но, правда, закусывают швейцарским сыром", - вот приблизительно такими словами закончил свою рекомендацию мой парижский друг, узнав, что у меня появилась счастливая возможность побывать на берегах Женевского озера.
Мишель Потье оказался человеком среднего роста, никак не выше 175 см., был строен и седовлас, с лицом загорелым, строгим, голубые глаза выделялись на темно-коричневом фоне, как два светлых и бездонных озерца, в коих заплескались приветливые искорки, когда мы двинулись навстречу друг другу.
- Хелло, я надеюсь, вы не передумали, мистер Романко?! полувопросительно-полуутвердительно сказал Мишель Потье, внимательно рассматривая меня, словно бы принюхиваясь, как борзая, взявшая след. Это ощущение еще несколько раз возникало у меня в тот день и поначалу слегка коробило, точно швейцарец все никак не мог удостовериться, действительно ли я тот, за кого себя выдаю. Но ни единым словом, ни единым даже малейшим жестом или движением глаз не дал мне Потье пищи для неудовольствия. Лишь позже, когда мы встретились с ним во второй раз, а затем и в Париже в гостях у Сержа Казанкини, я получил исчерпывающее объяснение тому, что меня тогда так задело. Дело в том, что Мишель Потье никогда раньше не знакомился с человеком из СССР и, будучи осторожным и щепетильным в своих привязанностях и знакомствах, боялся попасть впросак. "Я - жертва наших средств массовой информации, создавших устойчивый образ представителя вашей страны - это или сотрудники всесильного КГБ, или официальные чиновники государственных учреждений, они же - на Западе известно об этом хорошо - так или иначе связаны с КГБ", - признался Мишель Потье.
Это вызвало у Сержа Казанкини такой приступ смеха, что мы всерьез обеспокоились: не хватил бы апоплексический удар.
- Прошу вас! - широким жестом пригласил Мишель, открыв дверцу холеного, серебристо-стальной окраски, приземистого "Рено" с двумя парами лыж, надежно закрепленных специальными резиновыми тросами на багажнике.
Спустя несколько минут мы уже пристроились в хвост целой вереницы "ситроенов" и "мерседесов", "лендроверов" и "фордов", "вольво", "сузуки" и туристских автобусов, набитых лыжниками. Можно было подумать, что в это прозрачное морозное утро пол-Европы сдвинулось с места и устремилось в горы, в снежный рай, где солнце, покой и свежий ветер, высекающий слезы на крутых виражах.
- Последние дни марта у нас - святые дни, - словно прочитав мои мысли, сказал Мишель. - Хеппенинг в белом. Рекордное число лыжников, рекордное число поломанных лыж, рук, ног, но дай бог, чтоб эта напасть обошла нас стороной! - Потье, держа руль в левой, правой истово перекрестился.
- Будем рассчитывать, что нам повезет и ямы не будут слишком глубокими! - в тон ему сказал я.
- Мне уже пятьдесят, возраст для лыжника вполне солидный, если учесть, что на лыжи я встал еще в школе - у нас на это отводилось пять часов в неделю. Я вырос в Гштаде, есть такой шумный популярный нынче лыжный курорт, а в моем детстве это был славный, тихий и добропорядочный городок, где люди знали друг друга и обязательно встречались в церкви или на горе. Судьба меня миловала: кроме лыж, я не ломал ни рук, ни ног. С годами, правда, стал кататься осторожнее; Серж твердит, что таким способом я пытаюсь опровергнуть мнение авторитетов, утверждающих, что раз в пять лет горнолыжник просто-таки обречен на неприятность. А почему бы мне и впрямь не посрамить этих оракулов?