Ее опять ослепило, затем свет исчез совсем, шкатулка оказалась закрытой, а она так и не успела рассмотреть, что в ней лежит. Лобов стал ощупывать свои глаза, а между тем из глубины Золотого зала донеслись очередные аплодисменты.
«Нет, нет, — подумала она, — что происходит?»
Тело Лобова начало сползать на пол, и тогда Ида увидела — его очки с внутренней стороны запачканы…
…кровью?
Она долго моргала и наконец увидела все очень отчетливо: за очками виднелось плотное кровавое месиво. Кровь текла из глазниц.
Глаза словно… взорвались?
Она хотела крикнуть, но не смогла издать ни звука, она едва могла дышать.
Лобов попытался встать. Шатаясь, он приподнялся; она протянула ему руки, но он упал. Все происходило медленно, однако она не успела подхватить его — он упал навзничь и ударился головой о штатив прожектора, потянув его за собой. Штатив упал всей своей тяжестью на его распластанное тело, и левым виском Лобов сильно ударился о мраморный пол.
Ида смотрела на Лобова, вытаращив глаза и прикрыв рот рукой, чтобы сдержать позывы рвоты.
Что произошло?
Она не могла поверить своим глазам. Его тело лежало неподвижно.
Похоже, что он…
Она с размаху опустилась рядом с ним. В ту же секунду к ним подбежал техник с конским хвостом.
— Какого черта! — заорал он, сначала увидев только осветительный штатив.
Затем он заметил Лобова и его лицо и сразу же замолчал.
— Врача, — выдавила она, — врача!
Парень умчался. Она сидела и смотрела на Лобова, не смея до него дотронуться и все время повторяя шепотом:
— Врача… врача…
И тут она услышала, как Лобов застонал.
Он жив!
— Не надо полиции, — простонал он, изо рта у него текла кровь. — Что бы ты ни сделала… отдай шкатулку своей бабушке, не отдавай полиции… Скажи ей, что я ее люблю… Обещай мне… Ничего не отдавай полиции…
— Обещаю, — поспешно сказала Ида.
— Передай Альме, что я люблю ее и всегда любил…
Он говорил как из тумана. Она не могла не взять его руку и сжать ее.
Затем его тело совершенно обмякло и из горла вырвалось странное хлюпанье. В эту минуту она услышала взволнованные голоса и быстрые шаги на лестнице у себя за спиной.
Нет, нет, нет…
1
Бип!
Бип!
Бип!
Ох уж этот будильник, когда же он замолчит!
В шестнадцатиметровой комнате Иды Нордлунд на улице Студентбаккен в районе Йердет только что сработал будильник в мобильном телефоне, начав издавать действующие на нервы звуки. За окном занималось черное, как уголь, шведское декабрьское утро. Еще сонная, она протянула руку, не открывая глаз. Пошарив рукой по холодному подоконнику над кроватью, она в конце концов отключила будильник, нажав на что-то в телефоне большим пальцем.
Пребывая на грани сна и бодрствования, она продолжала лежать в кровати.
Не может быть, чтобы уже было полвосьмого, подумала она. Я бы не чувствовала такой усталости… Зачем я завела будильник на такую рань? Какой сегодня день? Среда?
Нет, вторник. Но тогда никакой спешки нет. Биохимия в десять, а потом… ничего. Кроме подготовки к экзамену.
Как будто я хоть раз не готовилась к экзаменам.
Нет, просто я не перевела будильник со вчерашнего утра. Надо еще поспать.
Спокойно. На сегодня у меня нет особых планов. Может быть, пойду в студенческий спортклуб, если будет тренировка с достаточно большой нагрузкой. Я ведь должна больше тренироваться, чтобы хоть немного поправиться. И, может быть, перекушу с… да, с кем-нибудь с моего курса.
С кем именно?
А может, заставлю себя встать и пойду на студенческую кухню, где пол весь в крошках и полно немытых тарелок, съем хлопья с кефиром — да что угодно…
Хотя, с другой стороны: обычно он встает рано. Давид. С прекрасными кудрявыми волосами, всегда такой веселый и классный, с белозубой улыбкой. Вторник. Разве он не встает так рано по вторникам? Или по средам? Может, набраться смелости и пригласить его на следующей неделе на рождественскую вечеринку?
А сколько раз мы вообще говорили друг с другом? С тех пор как он приехал сюда в сентябре, максимум пару-тройку раз. В основном я наблюдаю за ним, когда ем свои макароны, а он варит свои.