Лилиан продолжала, от волнения вздрагивая уже всем телом:
— Когда нацистская военная машина охватила всю Европу, их главное подразделение по конфискации произведений искусства, Оперативный штаб рейхсляйтера Розенберга, или ERR, никогда не отставало — мародерствовало, где бы ни появилось. Поначалу ERR с нацистским партийным лидером во главе, Альфредом Розенбергом, в честь которого он и был назван, ограничивался тем, что изымал произведения искусства у библиотек и музеев в побежденных городах. Но со временем полномочия штаба ERR и его местных пособников расширились, поэтому он начал откровенно грабить, особенно евреев. Интересно, однако, что ERR не мог просто войти в какой-то еврейский дом и сорвать со стен картины. Нет, нацисты подвели под грабеж целую юридическую базу, назвав его «конфискацией». Согласно правилам, немного отличавшимся в каждой стране, ERR и его местные филиалы могли взять еврейское добро, только если его владельцы добровольно отказывались от него, или «бросали» нажитое при бегстве, отправке в лагеря или гетто, или умирали. Итак, хотя ERR и создавал описи выдающихся коллекций у евреев, готовясь к конфискации, если он не мог заставить владельцев подписать письменный отказ, то вносил их в списки для отправки в гетто или в лагеря.
Лилиан поднялась и прошла к стеклянным дверям, откуда принялась рассматривать подстриженные растения на террасе и даже разглядела кусочек Центрального парка с начавшей опадать по-осеннему желтой листвой.
— После конфискации все вещи отправлялись в главное хранилище, зачастую в известный парижский музей «Же де Пом», когда была оккупирована Франция. Там произведения классифицировались как «соответствующие» или «дегенеративные». В последнем случае нацисты использовали такие вещи в качестве валюты. Они привлекали готовых к сотрудничеству арт-дилеров, те в свою очередь либо приобретали полотна по низкой цене, с тем чтобы перепродать их на свободном рынке, либо совершали обмен: одно «дегенеративное» полотно за несколько полотен, отвечавших нацистским требованиям. Если же часть произведений искусства находили «соответствующими», то нацистские лидеры слетались, как стервятники, со всех сторон и решали, какие из награбленных трофеев они хотели бы повесить у себя в домах.
Она перевела взгляд на Мару.
— Нацисты со свойственным им педантизмом вели скрупулезный учет награбленного добра. Они верили в свое божественное право присваивать отнятую собственность, а потому без стыда записывали все трофеи. Это означает, что, работая с провенансами нацистских времен, мои эксперты рассчитывают на отрицательный результат, то есть что произведение искусства не будет упомянуто ни в одном из нацистских списков награбленного, таких как реестры ERR, или в рассекреченных донесениях американских разведчиков, действовавших в Европе сразу после окончания Второй мировой войны. В отчетах искусствоведов, работавших на подразделение поиска украденных культурных ценностей при Управлении стратегических служб США, содержатся стенограммы допросов, а также перечни пропавших произведений. Почему мои эксперты надеются не найти в этих документах искомое произведение? Потому что, если оно оказывается в нацистских списках или отчетах разведки, это означает, что нацисты незаконно завладели им, что, в свою очередь, ведет к тому, что «Бизли» никак не может гарантировать чистый провенанс.
Тут Майкл резко поднялся с места, чем перепугал Мару.
— Лилиан, очень не хочется прерывать тебя, ты ведь еще даже не приступила к провенансу «Куколки», но мы с Марой должны спешить на аукцион. Нельзя ли назначить ей еще одну встречу? — Майкл одарил Лилиан обезоруживающей улыбкой.
Главный эксперт не смогла подавить ответную улыбку, хотя пыталась.
— Ох, Майкл, ты ведь знаешь, я никогда не смогу сказать тебе «нет».
Маре стало любопытно, каким образом Майклу удалось завязать такие теплые отношения с колючей бюрократкой Лилиан.