Ну, что ж, нежным словам о цветущей магнолии и бледно-зеленых лунных ночах не дружить с математическими формулами и с предельно сжатыми, на тем не менее очень длинными и нелегко воспринимаемыми фразами философского трактата. Каждому произведению – свой стиль. Стиль ученого не заслуживает осуждения. Он краток, сух, но сколько подлинной страсти, какие чувства скрываются подчас в скупых строках труда ученого и, главным образом, между строк. То, что написано между строк, познаешь, только изучив жизнь и труд ученого, зная его быт, его радости и печали, успехи и неудачи.
Наука отнюдь не бесстрастна. Она не может быть бесстрастной, ибо наука – это творчество, горение, буря страстей, бездна человеческих чувств. Но, в отличие от писателей, призванных покорять души людей, люди науки обращаются к мозгу человека. Их язык должен быть как можно более краток и безусловно точен.
Поэтому мы и обращаемся сейчас к дневнику ученого.
Как у всех ребят, у Люо были пухленькие, словно перевязанные ниточками, ручки и ножки; круглое, совсем беззаботное личико, с черными, постоянно ищущими глазками; пучок шелковистых волос, торчащих на макушке. В общем, мальчик как мальчик. Но у него очень рано стало заметно необычное. Те места из дневника доктора Хента, где говорится об этом, мы приведем, а места, не представляющие интереса, опустим.
Итак, несколько выдержек из дневника доктора Улисса Хента.
10 февраля. Люо два месяца. Он лежит в люльке и бессмысленно глядит в пространство. В передней раздался звонок: кто-то пришел. Глазки Люо остановились. Он слушает? Я попросил госпожу Ричар выйти и позвонить. Опять то же. Люо застыл, как будто прислушиваясь.
12 февраля. Люо накормили, запеленали. Он лежит спокойно, видно, сейчас уснет. Раздался резкий звук: мать опрокинула стакан, и он ударился о графин. Люо повернул голову в ту сторону, откуда послышался звук. Надо узнать у педиатра, когда дети начинают реагировать на звуковые раздражения. Может быть, милотицин уже действует?
14 февраля. Люо плакал. Мать взяла его на руки, но он не успокаивался. Я сел за пианино, взял несколько аккордов. Люо неожиданно затих. Я перестал играть – он снова заплакал.
20 февраля. Госпожа Ричар, успокаивая Люо, запела какую-то однообразную песенку. И Люо вдруг начал тянуть «а-а-а, э-э-э». Не в тон госпоже Ричар, но одним тоном.
1 марта. Люо засыпает только под песню. Ничто другое не может заставить его лежать спокойно.
10 марта. Боюсь ошибиться, но мне кажется, что у Люо появилось чувство ритма. Госпожа Ричар однообразно напевала: «а-а-а! а-а-а! а-а-а!» Люо повторяет за ней, соблюдая тот же ритм.
14 марта. Мать поет. Люо вторит ей звуками «а» и «э». В тон. Да, в тон! Госпожа Ричар уверяет, что он «берет» «фа» и «си» – основные ноты ее колыбельной песни.
10 декабря. Люо год. Сегодня в комнате завели патефон. Люо начал выбивать такт ручонками и пританцовывать.
7 февраля. Люо сидит на полу и играет. Он очень увлечен. Пробовал его отвлечь – безрезультатно. В соседней комнате заиграли на пианино – Люо бросил игрушки и побежал на звуки.
20 мая. Люо поет на мотив песни «Я иду к тебе», которую часто напевает госпожа Ричар.
5 июня. Люо очень любит музыку. Это уже не вызывает сомнения. Если кто-нибудь начинает играть или мальчик услышит радио, он тут как тут.
10 июня. Госпожа Ричар играла на пианино. Люо спокойно стоял и слушал. Как только мать начала песенку «Я иду к тебе», Люо обрадовался, захлопал в ладоши и начал в такт притопывать. Когда госпожа Ричар закончила игру, Люо потребовал повторить.
15 июня. Я попросил госпожу Ричар сыграть начало песенки «Я иду к тебе» правильно, а затем допустить диссонанс. Люо сразу уловил эго.
20 июня. Сегодня продолжали опыт. Госпожа Ричар сыграла начало песенки «Я иду к тебе» в обычном такте, затем неожиданно изменила такт. Люо немедленно остановил ее.
18 сентября. Мы пригласили профессора музыки Оддо Квинта. При нем повторили опыты с Люо. Оддо Квинт сказал:
– Если бы все это происходило не при мне, я не поверил бы.
Оддо Квинт взялся обучать Люо.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Чёрч не пожалел денег на рекламу. За десять дней до концерта Люо весь город был заклеен афишами и ослеплен световой рекламой. О предстоящем концерте удивительного ребенка сообщали все газеты. Репортеры не скупились на краски, описывая необычайные музыкальные способности трехлетнего дирижера.
Но то, что ожидало публику в концертном зале «Блим» – самом большом в столице Бизнесонии, – превзошло даже обещания рекламы.
К восьми часам вечера зал был полон до отказа. Чёрч распорядился отвести за счет дирекции три ряда для знаменитых музыкантов и репортеров самых влиятельных газет. Им были посланы именные приглашения.
Многие не скрывали своего недоверия:
– Очередной трюк!
– Нашли, наверное, лилипута и выдают его за трехлетнего вундеркинда!
– Говорят, что этот вундеркинд не знает ни одной ноты!..
Но вот поднялся занавес. Зал утих. Замолк разноголосый хор настраиваемых инструментов оркестра.
И вдруг на сцену в сопровождении господина Чёрча вышел… Кто бы вы думали? Вместо трехлетнего малыша появилась стодесятикилограммовая фигура старого джентльмена, при виде которого публика разразилась хохотом. Но шум улегся, как только зрители узнали толстяка.
– Господин Хапп! Мэр города! – пронеслось по рядам. И люди умолкли, не столько из уважения к представителю власти, сколько недоумевая: что могло заставить Хаппа появиться на сцене?
– Господа зрители! – произнес Чёрч. – Среди вас могут найтись люди, которые не поверят, что трехлетний мальчик способен дирижировать крупнейшим оркестром страны.
В зале загудели.
– Тихо, господа! Мы предусмотрели это. И попросили власти нашего города засвидетельствовать точную дату рождения Люо Ричара. По просьбе акционерного Общества покровительства талантам всеми уважаемый господин Хапп великодушно согласился, ввиду исключительных обстоятельств, выйти на сцену нашего театра и огласить результаты проверки.
– Сколько ему заплатили? – раздался голос с галерки. Но публика возмущенно заглушила его.
Толстяк подошел к самой рампе и неожиданным для могучей фигуры тонким голоском прочитал по бумажке, которую держал в руке:
– Я, мэр города, Бипи Хапп, на основании записей в книгах Донтингского аббатства, свидетельствую, что дирижеру Люо Ричару, имеющему выступать в концерте, отроду два года одиннадцать месяцев двадцать три…
– Громче! – раздалось из зала.
По просьбе Чёрча Хапп назвал дату рождения Люо.
Чёрч поблагодарил мэра и провел его в первый ряд, где восседала тучная супруга отца города.
– Я задержу ваше внимание еще на несколько минут, – сказал Чёрч, возвратившись на сцену. – Мы попросили известного музыковеда профессора Оддо Квинта, знающего Люо Ричара, сказать о мальчике несколько слов. Прошу вас, господин Квинт.
Профессор Квинт, сопровождаемый театральным служащим, вышел на сцену и, отворачиваясь от ослепительного света прожекторов, проговорил в микрофон:
– Я обучал Люо Ричара и выдал ему диплом дирижера первого класса.
Он хотел было уже идти на свое место, но вдруг возвратился к микрофону, снял очки и, смешно приподняв брови, сказал:
– Это удивительно!
В зале рассмеялись и зааплодировали.
После того, как все ушли со сцены, зал затих. И в абсолютной тишине заговорили репродукторы:
– Начинаем концерт симфонической музыки. Исполняется «Фантастическая симфония» Берлиоза. Дирижирует трехлетний дирижер, воспитанник Общества покровительства талантам Люо Ричар.
Говорят, что словами можно передать самые яркие картины природы и самые тонкие отзвуки человеческой души. Может быть, это действительно так. Но мы не находим изобразительных средств, чтобы описать тишину, наступившую в зале.