Вы уже знаете, как тщательно я обыскал все штаты от Колорадо до Тихого океана, как я чуть было его не поймал. Ну, а вчера опять случилось то же самое. Я напал на улице на его свежий след и дошел по нему до дешевенькой гостиницы, но оказалось, что он только что из нее выехал, прожив десять дней. Значит, я ошибся направлением! Собака бы этого не сделала, а я лишь чутьем похож на собаку, по глупости же — настоящий человек.
В гостинице мне сказали, что этот постоялец отправился путешествовать, адреса не оставил и не сообщил, куда едет, мало того — он испугался, когда услышал этот вопрос. Багажа с ним не было — только маленький чемодан. Пришел и ушел он пешком. „Скупой старичок — не великая потеря для гостиницы“. Старичок! Воображаю, как он состарился! Понимаю также, почему он не задерживается долго на одном месте. Подписывается он все тем же именем „Джеймс Уокер“, под которым я чуть было не поймал его девять месяцев тому назад. Не любит, должно быть, менять имена. Почерк также не подделывает — я сразу его узнал.
Выслушав все подробности о нем, я бросился опять по следу, назад и пришел… к пристани! Вообрази, мама, дым парохода, на котором он уехал, еще виднелся вдали! Если бы я сразу пошел по следу в надлежащем направлении, то поспел бы на этот пароход или догнал бы его в прибрежных водах. Но теперь я по крайней мере знаю, куда он отправился, — в Мельбурн».
«Хоп-Кэнон, Калифорния, 3 октября, 1900 г.
Вы действительно имеете право жаловаться: по одному письму в год — слишком мало. Но о чем же писать, когда всюду меня ждут только неудачи? Самому тошно смотреть на свет божий!
Я вам писал — как давно это было, — что уже не застал его в Мельбурне и несколько месяцев гонялся за ним по всей Австралии. Затем мы перебрались в Индию; я почти увидел его в Бомбее, оттуда по его следам отправился в Бароду, Роял-Пинди, Лукнов, Лахор, Аллахабад, Калькутту, Мадрас — одним словом, всюду. Неделя за неделей, месяц за месяцем, по пыли и грязи, постоянно я шел следом за ним, иногда очень близко, и таким образом вплоть да Цейлона. А оттуда… но, все равно, не стоит перечислять.
В конце концов, побывали мы с ним в Калифорнии, поехали в Мексику и затем опять вернулись в Калифорнию. С первого января и по сей день я охочусь за ним по всему штату. Почти уверен, что он где-то неподалеку от Хоп-Кэнона. Я следил за ним на протяжении тридцати миль отсюда, а затем потерял след. Должно быть, он сошел с поезда где-нибудь в необычном месте.
Теперь я отдыхаю, время от времени пытаясь отыскать потерянный след. Я ведь страшно устал, мама, и временами совсем теряю силы. Но здешние рудокопы — славные ребята, и общение с ними сильно меня поддерживает. Живу здесь уже целый месяц вместе с неким Самми Хильером, двадцатипятилетним малым и единственным сыном у матери, подобно мне. Он страшно ее любит и пишет ей каждую неделю (это уж не совсем на меня похоже, хотя я люблю тебя не меньше). Застенчивый юноша, пороху не выдумает, но всеми любим. Весел, добр, деликатен, успокоительно действует на нервы, прекрасный товарищ. Хотел бы я, чтобы „Джеймс Уокер“ имел такого сына. Он ведь любил общество, да и сам был похож по характеру на моего Самми, когда жил в Денвере. Как подумаю, что это я испортил ему жизнь!
Сердце у Хильера лучше, чем у меня, да и у кого бы то ни было в здешнем поселке, потому что лишь он один дружен с Флинтом Бакнером, черной кошкой нашей общины. Зная историю Флинта, Самми говорит, что горе сделало последнего таким, каков он есть, и что нужно быть к нему снисходительным. Между тем только очень щедрое сердце может быть способно на такую снисходительность, если все слухи о характере Флинта справедливы. Одной этой черты достаточно для того, чтобы дать вам верное понятие о моем милом Самми. Однажды он сказал мне: „Флинт — мой родственник и только со мной вполне откровенен. Я удивляюсь, как он жив до сих пор, хотя гораздо моложе, чем кажется. Более несчастного человека свет не создавал. Давным-давно он утратил свой душевный мир и с тех пор не знает, что такое спокойствие. Часто говорит, что не прочь даже оказаться в аду, лишь бы избавиться от земных мук“».
Настоящий джентльмен никогда не скажет голой правды в присутствии дам.
Теплое раннее утро в первых числах октября. Сирень и ивы, позолоченные осенним солнцем, — как волшебные мостики, перекинутые чадолюбивой природой для бескрылых существ. Лиственницы и гранатник высоко кверху простирают свои ветви. Дурманящий запах бесчисленного количества разнообразных цветов переполняет воздух. Далеко на совершенно чистом небе рисуется силуэт одинокого ястреба, точно заснувшего, раскинув свои крылья. Тихо и ясно, мир божий царит на земле.