Внезапно ее охватила эйфория, неистовый восторг, свойственный юным девушкам, которых очаровал культурный и образованный взрослый мужчина. Выйдя за порог его дома, Элизабет не избавилась от этого чувства и мечтала только о том, как бы увидеть его вновь. Ей хотелось говорить с ним о книгах, о чудесном городе Сан-Франциско, где она мечтала побывать, о его стремлении творить, изучать, познавать. Ей хотелось рассказать ему обо всех книгах, которые хранились в их домашней библиотеке, а может быть, даже показать ему эти книги.
Все эти мысли, желания, ощущения толпились у нее в голове, когда она вошла в дом и, стараясь ступать как можно тише, поднялась наверх. Если проснутся мама и тетки, ее ждут неприятности, да и беспокоить их не хотелось. Она неслышно прошла по коридору и на цыпочках вошла в комнату. Медленно закрывая за собой дверь, оглянулась: коридор и лестницу окутывал сумрак. Ни единого звука, ни единого движения воздуха не достигало ее ушей. Когда же она наконец оказалась под защитой своего крошечного святилища, осторожность сменилась выбросом энергии. Она скинула с себя шапочку и кроссовки, поспешно разделась, надела ночную рубашку и нырнула под одеяло.
– Сожалею, что тебе наврала, – прошептала она: завтра Джим должен был явиться к ним в дом, и ее невинной лжи грозило разоблачение. – Но я так хотела с тобой познакомиться, а это был единственный способ.
Элизабет закрыла глаза, но сон не шел. Она возбужденно ворочалась с боку на бок, вспоминая Джима. Все ее существо было переполнено его обворожительной улыбкой. Несколько мгновений она припоминала, как растерянно выглядел Джим, обнаружив ее около своего дома. Не удержалась и захихикала. Лицо у Джима Аллена было выразительное – возможно, он сам не догадывался, до какой степени. Она поняла это в тот миг, когда увидела его в ночном сумраке. И потом, позже, – как жадно и преданно он на нее смотрел! А потом сказал, что она похожа на Катрину.
«Покажу ему письмо», – размышляла Элизабет. Это письмо они с Пенни нашли прошлой весной на чердаке и решили никому не показывать. Это была их тайна. Пожелтевший, ветхий листок бумаги она хранила в шкатулке, обтянутой изнутри бархатом, в тайнике с двойным дном и ни разу не перечитывала; у нее было ощущение, что это послание, эта очаровательная эпистола, каким-то непостижимым образом связано с призраком – в том случае если речь шла только об одном призраке, а не о нескольких. По крайней мере оно принадлежало людям, которые жили в их доме еще до того, как отец его купил. Она вспомнила красивый почерк, ровный наклон букв, элегантные завитушки, украшавшие это признание в любви, такое искреннее и возвышенное. А еще – страх…
Тот, Кто Шепчет. Так назвала его мать в тот день, когда хоронили сестру. Но Элизабет ничего не поняла. Она не знала, что означают эти слова. И не могла объяснить смертельный ужас, застывший в глазах матери, когда она их произнесла. Да, что-то случилось много лет назад, когда Пенни была еще младенцем, а ее, Элизабет, мать отводила в школу за ручку. Вернувшись в обед, Элизабет обнаружила, что тетушки чем-то встревожены. Кроватку Пенни вынесли из комнаты и поставили в гостиной, и по какой-то необъяснимой причине ни одна из сестер, включая мать, не отходили от нее ни на шаг. Элизабет было четыре года, и в тот день ее маленький разум не отметил ничего необычного. Тетушка Карлота объяснила, что комнаты наверху проветриваются и сквозняки могут навредить здоровью младенца. Позже, годы спустя, она вспомнила тот эпизод, который видела глазами маленькой наивной девочки, и ей стало ясно: тетки и мать что-то от нее скрывали. И сейчас, будучи почти уже взрослой шестнадцатилетней девушкой, она сознавала: в то далекое апрельское утро что-то напугало ее семью, напугало до такой степени, что они боялись отойти от сестренки. Может, это был он – человек в безупречном костюме-тройке с волнистыми волосами? Но… если это был он, что плохого мог сделать юноша с печальными глазами? Или же в доме было что-то еще и это что-то напугало ее семью?