– Ты что такое городишь? – возмутилась Предслава. – я тебя спрашиваю, а ты отвечай! Зачем ходишь ко мне?
– Да я в первый раз только и пришел! – с досадой, ничего не понимая и не зная, бояться или дивиться, отозвался Воята. – И зачем, уже сказал. Ты от земли уши-то прочисти, если не слышишь! От князя мы киевского, Ольга, с поручением к княгине Предславе. А ты проваливай, откуда пришла, здесь тебе поживы не будет!
– Воята, держись повежливее – ты уже разговариваешь с княгиней Предславой, – раздался из темноты знакомый им обоим голос, и в пятно лунного света вышел Рулав. – Здорова будь, княгиня! – Он поклонился. – Если это и правда ты, а не твой беспокойный дух. Ты еще не умерла, пока нас не было? Не стала блазнем?
– Рулав! – Предслава от удивления едва не выпустила метлу. – А ты не блазень? Откуда ты взялся? И кто это?
– Да я ж тебе два раза назвался, а ты все заладила: кто да кто! – сорвался Воята и тут сообразил. – Постой, ты что сказал? – Он снова обернулся к варягу. – Она – не колдунья? Княгиня?
– Во всяком случае, эта женщина выглядит точь-в-точь как княгиня Предслава. – Рулав кивнул. – Остальное трудно утверждать в полночь полнолуния, да еще возле святилища и жальника. Если ты действительно княгиня – как ты сюда попала?
– Я ходила в святилище гадать по луне. Хотела узнать, ушел ли дух моего мужа в Закрадный мир или это он приходит ко мне…
Предслава запнулась: у нее перехватило дыхание, и при виде Рулава, который уже четыре года по мере сил заменял ей всех старших родичей, она с новой силой осознала, насколько она несчастна и одинока, насколько тяжело и почти безнадежно ее положение.
– Конечно, я все знаю. – Рулав сочувственно кивнул, его голос зазвучал мягче, и теперь в нем слышалась скорбь. – В Киеве нам все рассказали, а что случилось, мы узнали еще там, на Суле, когда проезжали мимо. Князь погиб, как и положено мужчине и воину его происхождения. Он теперь у Одина … или у Перуна, не знаю, скорее так. Ты можешь гордиться им. Но, конечно, мне тоже очень жаль!
Варяг подошел ближе и обнял ее; Предслава бросила метлу, уткнулась ему в плечо и разрыдалась. Чуть ли не впервые за эти месяцы, ощутив рядом с собой надежного близкого человека, она дала волю слезам, пытаясь хоть ненадолго расслабиться и забыться.
Обнимая ее, Рулав провел рукой по ее голове, покрытой повоем: тот прилегал непривычно плотно, и длинных кос, светлых, почти как лунные лучи, под ним больше не было. Три месяца назад двадцатилетняя древлянская княгиня Предслава Волегостевна стала вдовой, и на этом, надо думать, ее беды не кончились.
Разглядеть ее толком Вояте удалось только в княжьей избе, где в этот поздний час зажгли и светильники, и лучины в таком количестве, что хоть иголки с полу подбирай. Рулав сперва созвал и успокоил разбежавшуюся дружину, потом убедил коростеньскую стражу открыть ворота – оказывается, там никто не спал, кмети ждали возвращения ушедшей на Святую гору княгини, но не решились сразу отворить неведомым гостям. Когда дружина въезжала в город, вокруг уже толпились жители – женщины в платках, наброшенных на криво повязанные повои, мужчины в вотолах, сукнях и кожухах, накинутых на плечи поверх наспех подпоясанных рубах, в незавязанных черевьях. Навстречу Рулаву с воплями выбежала жена – баба лет на двадцать его моложе, в которой Воята уже не мог разглядеть никакой красоты, но старый княжий кормилец явно ей обрадовался. Княгиня исчезла, и Воята уже думал, что больше сегодня ее не увидит.
– Мы можем устроить вас в гриднице, там теперь есть место, – сказал ему Рулав, и Воята хорошо понимал горечь, прозвучавшую в этих словах: в сражении на Суле погиб не только князь Володимер, но и половина его дружины. – Пусть люди располагаются, я велю подать хлеба и еще чего найдут… хотя сам я так устал, что лучше бы сразу лег спать. А баню истопят утром.
Сам Воята тоже мечтал лишь о том, чтобы уйти от пронизывающего осеннего ветра с мелкими каплями дождя и рухнуть где-нибудь в тихом, теплом месте. Но княгиня Предслава не шла у него из мыслей; он так до конца и не был уверен, что это она, а не та мертвая колдунья, о которой рассказывал варяг.
В просторной гриднице, выстроенной неподалеку от княжьих изб, сразу были видны пустые места – тех, кто ушел и не вернется, в отличие от тех мест на лавках и полатях, на которые гриди Рулава с радостью бросали свои заплечные короба и сгружали снаряжение. Помещение заполнилось шумом, вздохами, грохотом, восклицаниями; в воздухе летали капли воды, стряхиваемые в одежды, повис запах мокрой шерсти и кожи, смешанный с печным дымом. Ладожские гриди дразнили коростеньских: своей же княгини испугались, да так, что бежали без оглядки, чуть портки не намочили! Остававшиеся в Коростене Рулавовы гриди здоровались с прибывшими, обнимались, расспрашивали, излагали наперебой самые важные из местных новостей. И кое-что из услышанного повергло Вояту в оторопь – настолько, что даже спать расхотелось.