Зизи смотрела остановившимся потусторонним взором на доктора, но ее блуждающая многозначительная улыбка приглашала к всевозможным радостям жизни.
– Ах, простите, я не представился. – Охваченный странным волнением, доктор вскочил со стула, на который только что присел. – Доктор Клим Кириллович Коровкин, держу частную практику.
Он поклонился муромцевским гостям.
Зизи взглянула на своего смуглого темноволосого спутника. Тот по-военному выпрямился, щелкнул каблуками и сказал, играя чудными обертонами низкого голоса:
– Граф Сантамери. Рене-Николь. Можно просто Рене. И без всяких «ваших сиятельств». Нахожусь в Петербурге по делам, связанным с торговлей. Я владею производством в нескольких городах – главное предприятие недалеко от Па-де-Кале. Слышали, вероятно?
– Да, слышал, – подтвердил доктор, внимательно глядя на слишком молодого и слишком красивого для предпринимателя – так казалось доктору Коровкину – человека.
– На этом морском побережье остановился на несколько дней – сопровождаю Зинаиду Львовну. Я держу мотор. – И обращаясь к Брунгильде:
– Для меня он – как корабль для капитана или лошадь для всадника. – Посветлевшее от обаятельной, застенчивой улыбки лицо графа стало еще моложе, но он тут же посерьезнел, повернувшись к Климу Кирилловичу:
– Чудо техники, да и может быстро доставить на концерт Зинаиду Львовну. Она – удивительная певица, а морской воздух и природа – должны исцелять от ипохондрии. Не правда ли?
– Вполне возможно, – дипломатично откликнулся Клим Кириллович, новым взглядом окинув Зизи, жеманно опустившую глаза в пол. Ипохондрия? Или что-то другое – значительно хуже?
– Зинаида Львовна проживает на соседней даче, – пояснил граф, – я же расположился во флигеле. Сегодня мы решили представиться соседям. Надеемся на ответный визит.
Сантамери поклонился доктору и направился к чайному столу. Он с чувством поцеловал руку Елизавете Викентьевне, Муре и Брунгильде. Через минуту на веранде из посторонних остался один лишь студент Петя Родосский. Он еще не решил – уходить ли ему, или можно еще немного посидеть за столом и полакомиться щавелевым пирогом.
– Клим Кириллович, – Елизавета Викентьевна полуобернулась, – сейчас вскипит самовар, и мы продолжим наше чаепитие. Вместе с Петенькой – я забыла его представить. Петр Родосский, наш новый знакомец. Его привел к нам ассистент Николая Николаевича, Ипполит Прынцаев. Помните такого?
– Да, конечно помню, молодой спортивный человек, – приветливо улыбнулся доктор, разглядывая светловолосого, вихрастого, еще по-отрочески нескладного юношу, стоящего у открытого окна и теребящего край ажурной тюлевой занавески. Он казался смущенным.
– Чем изволите заниматься, господин Родосский? – с неожиданной для себя иронией спросил доктор.
– Вы, кажется, думаете, что я – поповский сын? – с вызовом ответил юнец и надменно вздернул округлый подбородок.
– Ничего подобного я не думал. – Опешивший от нежданного отпора доктор расстроился.
– Петя у нас студент. Он в Технологическом институте учится, на механическом отделении, – ласково пояснила Мура, улыбнувшись зардевшемуся юноше.
– Да, учусь. И стану инженером. Посвящу себя развитию техники. За ней – будущее. А на фамилию мою не смотрите, ни отец мой, ни дед поповскими делами не занимались. – Светло-серые глаза за пушистыми белесыми ресницами пылили негодованием.
– Да не смотрю я на вашу фамилию, – удивился доктор. – И не вижу ничего плохого в служении Церкви.
– А я вижу, – продолжал противоречить студент. – Церковь насаждает рабство.
– Помилуйте, молодой человек, при чем здесь Церковь? Я, например, не чувствую себя рабом, – примирительно продолжил Клим Кириллович.
– Вы не осознаете, – дерзко парировал юнец, – Церковь и государство лишают нас свободы.
– Ну, батенька, это уже что-то из прокламаций, – махнул рукой доктор.
– И потом – не очень-то вы похожи на раба.
Мужские дискуссии летним вечером почему-то кажутся необычайно скучными, – вступила в разговор Елизавета Викентьевна. – Полно вам, друзья мои. Чай вскипел. Пора уж и за стол садиться. Позже продолжите, если захотите, позже.
Обиженный Петя подошел к столу и, усаживаясь, взял-таки соблазнительный кусок пирога, заботливо предложенный ему Мурой.
Елизавета Викентьевна, наливая очередную чашку чая для насупившегося Петеньки, спрашивала у Клима Кирилловича о самочувствии Полины Тихоновны и можно ли рассчитывать, что она приедет завтра на дачу.
Доктор подтвердил, что тетушка его прибывает завтра, что приглашение Муромцевых пожить в свободном флигельке дачи приняла с благодарностью, что самочувствие ее прекрасное. Во время своего краткого отчета доктор поглядывал на порозовевшее, но немного виноватое личико Брунгильды – та сидела, как обычно, очень прямо, кисти рук с тонкими музыкальными пальцами изящно и бессильно лежали на коленях – ни одна линия ее хрупкой фигуры не пропадала для стороннего наблюдателя. Брунгильда заметила частые взгляды доктора.
– Как давно мы с вами не виделись, Клим Кириллович, – смущенно произнесла она, длинные шелковистые ресницы почти полностью прикрыли ее голубые выразительные глаза. – Почти месяц, с тех пор, как вы с Мурой вернулись из поездки в Благозерск.
«Она смущена – но чем? Своим обмороком? Моим присутствием? Или невольным признанием в том, что разлука оказалась слишком долгой? Или – еще чем-то, пока мне неизвестным? Что-то она явно недоговаривает», – доктор не мог склониться к какому-то определенному варианту объяснения. Тем более что заметил, как сидевший рядом с Мурой за столом Петя хмыкнул и выразительно взглянул на Брунгильду.
«Это он из-за Благозерска, „поповской обители“ или еще из-за чего-то», – попробовал догадаться доктор, но решил не замечать выходок прыщеватого молокососа. Какие-то смутные подозрения маячили на периферии его сознания, но все никак не могли сформироваться окончательно.
– Петр Павлович устает, – продолжила с легкой сочувствующей улыбкой Елизавета Викентьевна, – мы отдыхаем, а он работает. Репетиторством нанимается. Такие уж нынче студенческие каникулы. Мало того что всю осень и зиму корпит наша молодежь над учебниками в болотистом Петербургe, так и летом приходится трудиться. Вам, Петенька, надо побольше бывать на воздухе. И пить парное молоко. Кстати, не желаете ли? Наша молочница недавно принесла.
– Благодарю вас, – Петя покосился на доктора, – молока не хочу. Прогулки же совершаю с удовольствием, особенно на велосипеде – с господином Прынцаевым. Через час мы должны встретиться для вечернего пробега. Спорт помогает сохранить здоровье. Не всем, конечно, дано это понять, – Петя постарался произнести последние слова со скрытым смыслом, направленным против доктора, но тот и бровью не повел. – Елизавета Инокентьевна, может быть, и вашим барышням следует купить велосипеды?
– Я? – В голосе Брунгильды звучал настоящий ужас. – На велосипеде??? – Казалось, ей претила сама мысль о столь дикой картине: она, талантливая пианистка, согнувшись в три погибели над рулем, бешено вращает ногами педали.
– А что? – возразил огорченно студент. – Очень даже красиво. Многие барышни так считают. – Он мельком взглянул на Муру. Но та не поддержала его в вопросе о велосипедах.
– Мама, – она перевела разговор в другую плоскость, – я так и не поняла: мы приняли или не приняли приглашение Зинаиды Львовны посетить завтрашний ее концерт в Сестрорецке?
– Надо посоветоваться с Николаем Николаевичем, – уклончиво ответила мать. – Завтра он приедет, вот тогда и решим. А что думаете по поводу поездки на концерт вы, Клим Кириллович?
– Я еще об этом не думал. – Доктор отставил чашку с чаем и понял, что его сдержанность диктуется опасением: а не вызовет ли его ответ очередную вспышку неприязни со стороны студента?