Франсуа не просто устал, он был разбит. Более того, он был подавлен. Мисс Мэри казалась такой чистой и совсем неспособной на нечестные поступки! А она оказалась сообщницей владельца «остина»! А этот человек был врагом господина Скиннера. Если Франсуа заговорит, он предаст молодую женщину. А если промолчит, то предаст инженера. В любом случае его роль ужасна. Оставалось только одно: вернуться во Францию, то есть бросить самым постыдным способом это дело и позволить восторжествовать злу. Если он уедет, он предаст Боба. Какое ему дело до Млечного Пути, до световых лет, до бесконечности мира, раз он остается пленником семьи Скиннеров!
— Я тоже больше не могу, — сказал он.
— Ну что же, вернемся домой.
Они сели в автобус и поспели как раз к чаю. Мисс Мэри была дома.
— Вы совсем промокли! — вскричала она. — Где это вы так?
— Мы немного прошлись, — объяснил Боб.
— Быстро переодевайтесь.
Полная искренней заботы, улыбающаяся, так хорошо владеющая собой! А этот взгляд, прямой и открытый! Франсуа занялся переодеванием с тяжелым сердцем. Он надел фланелевые брюки и теплый пуловер, сменил ботинки, но прежде чем спуститься вниз, мальчик открыл свой дневник и на мгновение задумался. Можно было записать в него столько нового! Но в результате он написал короткий комментарий, который полностью отражал его состояние: «Я ничего не понимаю!» Он засунул блокнот в самый дальний угол шкафа, под сорочки и платки.
А Боб внизу рассказывал о посещении музея мадам Тюссо. При этом вел себя совершенно естественно и непринужденно (его любимое выражение). Видя, как он намазывает масло на жареные хлебцы, трудно было представить, что всего несколько часов назад он гнал машину по дороге в пригороде Лондона и что его преследовал человек, готовый на все. Тот самый человек, который в предыдущую ночь… Франсуа взял у мисс Мэри чашку чая немного дрожащей рукой.
— А какие у вас планы на завтра? — спросила она.
— Завтра, — почти сухо ответил Боб, — оперируют папу. Поэтому у нас нет планов. Видно будет… Если все будет хорошо, может быть, мы сходим в Британский музей.
— Боб, — ласково заговорила мисс Мэри, — верьте мне, что я не менее вас беспокоюсь. Но мы должны уметь держать себя во всякой ситуации. Именно поэтому вы должны составить себе план. Договорились? Вы идете в Британский музей. Это наилучший способ поддержать вашего отца, продемонстрировав ему, что вы в него верите. Он сейчас так нуждается в этом!
Еще секунда, и она потеряла бы самообладание. Уголки ее губ начали слегка подергиваться. Ах, если бы знать, что на самом деле скрывается за этой маской холодной любезности! Конечно, она переживала за господина Скиннера. Но тогда почему она ночью передала этот абсурдный набор предметов человеку, который бродил по коридорам госпиталя?
Это шантаж? Мысль о шантаже крутилась в голове Франсуа, хотя она пока ничем не подкреплялась. Предстоящая операция как бы давала Франсуа отсрочку. В определенном смысле это было очень кстати. Если он все-таки решит уехать, то после операции поговорит. Такими рассуждениями Франсуа себя немного подбодрил и отправился рассматривать рисунки Боба, которые тот прятал на чердаке.
Франсуа был поражен! Он настроился увидеть прилежные, школьные рисунки, а перед ним были эскизы, свидетельствовавшие о явном таланте. У Боба был яркий дар карикатуриста. Несколькими штрихами мальчик передал забавные манеры госпожи Хамфри. С очками, сдвинутыми на лоб, с неодобрительным взглядом и скорбно поджатым ртом бедная гувернантка была даже более естественна, чем в жизни. Так же выразительно был сделан набросок с мисс Мэри. Это был не просто портрет, а позорный столб. Каждая деталь соответствовала оригиналу, но в целом лицо выражало презрительное безразличие, которое не было заметно на самой модели.
— Ты безжалостен, — заметил Франсуа. — Но у тебя, конечно, настоящий дар.
— Правда? — обрадовался Боб. — Подожди, я покажу тебе мои другие работы.
Неудивительно, что Боб предпочитал хранить в тайне ото всех свои рисунки.
— Я-то думал, что ты делаешь серьезные работы.
— Иногда. Но я больше люблю этот жанр. Это быстрее и забавнее.
— Но в Париже ты мне ничего об этом не говорил.
— Я не рискнул. Это ведь немного зло, то, что я делаю. Ты не находишь?
— Да. Немного.
— Эта работа меня успокаивает. Закончив портрет, я чувствую себя счастливым. Я даже не могу тебе объяснить это мое состояние.
— А не хочешь ли ты быстренько нарисовать меня?
— Нет. Только не тебя. Потому… потому, что я тебя люблю.
Они еще долго разговаривали, и вскоре между ними возникла такая близость, которая была куда сильнее товарищества, связавшего их в силу обстоятельств. Дождь стучал по крыше, капли падали им на головы, в щели дул ветер. Они сидели на полу, поджав колени, как мальчишки, играющие в песочнице, и серьезно разговаривали о будущем.
— Папа делает свои автоматы. Значит, я имею право делать мои карикатуры. Поучившись основательно, может быть, я смогу работать в какой-нибудь газете. А может быть, я попаду в театр. Знаешь, мне бы очень хотелось делать эскизы для театра.
Бедный старина Боб даже не подозревал, что на них надвигается беда с такой же неумолимостью, как эта ночь, которая постепенно наступала на чердак. Может быть, это и был как раз тот момент, когда надо все ему рассказать? Но откуда взять силы, чтобы разрушить их прекрасное взаимопонимание? Все нарушил голос госпожи Хамфри: «Обед готов». Боб спрятал свои рисунки, и мальчики спустились вниз. Обед прошел при гробовом молчании. Озабоченная мисс Мэри не поддерживала разговора. У Франсуа слипались глаза. Он не спал уже две ночи, и у него больше не было сил. Воспользовавшись первым же удобным случаем, он ушел к себе в комнату. Никаких размышлений, никаких заметок в дневнике, все завтра, а сейчас спать…
А назавтра все произошло, как бывает в сказках. Произносится одно заклинание, и что-то происходит. Телефон зазвонил, когда Франсуа принимал душ. Он слышал какую-то суету, крики, беготню, и внезапно его сердце сжалось. Неужели что-то с господином Скиннером? Но ведь врач уверял, что все будет нормально. И потом, операцию должны были делать позднее. Он выключил воду и начал спешно одеваться, когда в дверь забарабанил Боб.
— Входи.
Боб был так взволнован и так задыхался, что еле вы-I говорил:
— Папу… папу похитили!
— Что?!
— Похитили! Морриссон только что нам сообщил.
Франсуа вместе с другом побежал вниз. Боб едва сдерживал слезы. Они нашли мисс Мэри в кабинете. Она сидела выпрямившись возле телефона с искаженным лицом и блестящими от слез глазами. Увидев ребят, она прошептала неузнаваемым голосом:
— Ничто нас не спасет.
Но ведь если она сообщница гангстера, она должна была быть в курсе его намерений? Тогда почему она в таком состоянии? Мисс Мэри не играла комедии, было видно, что она действительно в отчаянии.
— Боб, — сказала она, — мне нужна помощь. Будь умницей.
Она провела рукой по глазам, как будто хотела побороть дурноту, и заговорила снова, но уже твердым голосом:
— Предупреди госпожу Хамфри, пока я вывожу машину. Пошли со мной, Франсуа. Вы откроете ворота.
Они пошли в гараж. По дороге она рассказала Франсуа, что ей удалось узнать.
— Похоже, что Джонатан исчез при очень странных обстоятельствах. Медсестра ничего не видела, хотя и не выходила из кабинета, где дежурила. Как мне жаль, Франсуа, что вы вынуждены делить с нами это несчастье!
Что она имела в виду? Намекала, чтобы он вернулся в Париж? Видимо, нет, потому что тут же добавила:
— Какое счастье, что вы с нами. Пожалуйста, не оставляйте Боба. Я боюсь за него так же, как за Джонатана.
Франсуа не хватило времени обдумать сказанное, потому что к ним бежал Боб. Он вскочил в машину.
— Что сказала госпожа Хамфри? — спросила мисс Мэри.
— Она, как всегда, возмущена.
В пути все молчали. Перед мысленным взором Франсуа все время возникал рыжий человек, который, казалось, кого-то подстерегал в коридоре. Войти в палату, не пройдя мимо кабинета, где находится медсестра, невозможно. На деле все оказалось еще более сложным, чем думал Франсуа5. Когда полчаса спустя они слушали рассказ инспектора, им казалось, что случилось просто невероятное. Вход в палату охраняли два полицейских, а Морриссон тщательно осматривал помещение.