ГЛАВА 6
Ночью прошел небольшой дождь, разрядил духоту. А утро выдалось хмурым и сумрачным, стволы деревьев у близкой опушки обнимал ранний молочный туман.
Антон тоже был невеселым. Едва мы, высадив у детсада Людмилу с Катюшкой, остались одни, капитан принялся рассказывать о ночных событиях. Узнав о том, что не нашлась Любарская, встревожилась и я.
— Давай заедем к ней, — попросил Антон.
Дубовая дверь квартиры Любарской на лестничной площадке среди коричневых дерматиновых сестер выглядела, словно невеста, — светлая, нарядная, с блестящей ручкой финского замка.
Антон нажал на кнопку звонка, затем растерянно оглянулся на меня:
— Если дома только Таня — не услышит.
Но послышалось щелканье замков, загремела цепочка, и дверь приоткрылась. Увидев испуганно-круглые глаза Тани, я поняла, что Любарской нет.
Она не пригласила нас, вышла сама на площадку, затрясла отрицательно головой:
— По-охо! — напряженно выдавила Таня. — По-охо!
— и принялась жестикулировать пальцами, губами.
’’Плохо”, — было ясно. А больше ничего мы не могли понять. Увидела это и Таня, глаза налились слезами.
Волна беспомощно развел руками:
— Вышлю переводчицу, — раздельно, по слогам и почему-то очень громко сказал он Тане.
Та согласно закивала, поняла. По пути в прокуратуру я спросила Антона:
— Говоришь, ослепила тебя машина? И у дома Любарской?
— Почти, — насторожился Волна.
— Не узнал машину?
— Ночью все' кошки серы, — сказал Антон. — По мотору — "Жигули”.
— Да не она ли сама тебя и ослепила? Ехала домой, увидела тебя и не пожелала с тобой встречаться. Ослепила — ис глаз долой!
— А что, это мысль. У Любарской как раз "Жигули”. Но фары, фары мощнейшие были. В общем, — подытожил капитан, — раз дело приняло такой оборот, надо заняться Любарской. Заскочу только на "Радугу”, помогу Радомс-кому начать ревизию.
— Антон, опечатай склады на всякий случай, — посоветовала я. — Сказали "а”, надо говорить "б”.
Волна согласился:
— Пожалуй, ты права. Сейчас организуем.
Он уехал, а я сразу позвонила в аптекоуправление — так мне не терпелось, так необычно было исчезновение потерпевшей.
В отделе кадров мне сразу, без проволочек, сказали, что вчера под вечер Любарская взяла по семейным обстоятельствам неделю в счет отпуска. Вот это новость! Может,' ошибся Антон вечером, может, Таня хитрит и Любарская дома? "Что ж, вот приедет — пусть выясняет”, — решила я. Однако странно тревожным было все это.
Справилась о Гулине.
— Еще день-два, — сказал мне врач.
Подождем. День-два не так и много. Едва положила трубку, раздался звонок:
— Тайгина? Наталья Борисовна! — голос начальственный, уверенный и чуть знакомый.
— Слушаю, — осторожно ответила, стараясь вспомнить, кому принадлежит вальяжный баритон.
— Лебедев говорит…
— А, Лебедев. Знаю. Встречались в исполкоме. Что за надобность во мне?
— Наталья Борисовна, — голос Лебедева стал строгим и укоризненным. — Что за дела у вас на "Радуге”? Ко мне жалобы идут, работу срываете…
— Вас информировали неверно, — я воспользовалась небольшой паузой, — работу на станции мы не срываем, расследуем дело, которое поручено прокурором…
Лебедев перебил:
— Но вы дергаете людей, отрываете от работы, задаете нелепые вопросы, а сейчас — пожалуйста, опечатали склад.
— Я расследую дело.
— Ну какое там дело, — раздраженно сказал мой собеседник, — посадили взяточника — и славу Богу! При чем здесь производство? Из-за одного преступника теперь страдает дело. Мы этого вам не позволим!
Я старалась говорить спокойно, хотя поднималась злость. Не успели еще приступить к ревизии — пожалуйста, нашлась защита! И доводы какие — страдает производство! От ревизии ли оно страдает — надо разобраться.
— Простите, но следствие ведется по плану. Ревизия на станции необходима. А виновным Гулина может признать только суд, так в нашей Конституции записано. Пока же не признал, засомневался и предложил провести новое расследование, что мы и делаем. Законными методами.
— Да зачем вам ревизия? Вы подозреваете что-нибудь? Какие сомнения в виновности этого взяточника Гулина?
— Следствие только началось, — сказала я, — и я не могу отвечать на ваши вопросы.
— Мне не можете отвечать? — в начальственном голосе появились визгливые нотки и ударение — на первом слове.
— Вам, — сухо сказала я. — И тоже в соответствии с законом.