Через час после начала вахты позвонил Заманилов. Едва только он начал говорить, Чен все понял по голосу. Дежурное наблюдение за японским посольством установило, что Любовь и Марта Вагнер пришли туда в полдень с четвертью. Сразу вызвали журналиста Курихару. Когда он вышел, прошли в здание и больше не выходили. Сейчас почти все сотрудники посольства разошлись по домам и общежитиям, но Курихара все еще на месте, как и Ватануки, которого ждет автомобиль подполковника Накаямы с неизменным водителем Стефановичем за рулем.
Наконец, еще через полтора часа совсем упавший духом Заманилов отчитался подчиненному, что все дипломаты покинули здание посольства. Ватануки с супругой, сопровождаемый Курихарой, сели в машину Стефановича, который сначала завез начальство в «Метрополь», а потом вернулся в Гранатный переулок и высадил там Курихару – одного. Тот сразу зашел в подъезд и, судя по всему, отправился спать. Завтра рано утром все трое должны были выехать через Варшаву в Берлин. Ни Марта, ни Любовь Вагнер стен посольства не покидали, и на улицу не выходили – в этом дежурный был твердо уверен и готов был дать голову на отсечение. Женщины исчезли бесследно.
Марейкис, повесив трубку, минут пятнадцать сидел с закрытыми глазами. Потом встал и снова бросился к телефону, наплевав от волнения на условности и конспирацию:
– Товарищ капитан, а шофер Стефанович в течение дня выезжал куда-то с Курихарой? Очень хорошо, что старший смены у вас сейчас, он как раз должен все фиксировать. Куда-куда? В ЦУМ? За покупками, что ли? А что купил, не разобрать было, не знаете? Два чемодана? И большие чемоданы? Понятно. – Марейкис помедлил еще немного, попросил вернуть трубку Заманилову. – Товарищ капитан госбезопасности, я к Стефановичу.
Глава 18. Шило
Чуть позже, в Москве
У Стефановича было тесно. В четырехкомнатной квартире в старом доме на Моховой жила когда-то мещанская семья из трех человек, и места им вполне хватало. Были и туалет с фаянсовым унитазом, и банная комната с разлапистой ванной посередине, с медными кранами и варварски-роскошной подставкой под полотенца – бездарным подражанием стилю рококо. Теперь в этой ванне мылись по очереди представители трех семейств, населявших прежнюю тихую обитель пожилых москвичей. Одно из семейств состояло из Казимира Адамовича Стефановича (в прошлом белорусского механика из Вильно, позже – прапорщика русской армии, штабс-капитана армии Колчака), его больной туберкулезом жены и четверых разновозрастных детей. Сейчас глава семьи сидел на краю мещанской купели перед Арсением Ченом. Лейтенант госбезопасности торопился и присаживаться не стал. Стефанович же явно не горел желанием отвечать на вопросы чекиста. Марейкис, и без того мрачный, хмурился все больше.
– Стефанович, у меня очень мало времени. Я показал вам свои документы. Вы поняли, кто я, откуда, и догадываетесь, зачем пришел. Так?
– Вы сами сказали, да и узнал я вас, можно было не представляться, – процедил водитель, не ждущий от разговора ничего хорошего, и машинально потрогал разбитый Марейкисом в прошлую встречу нос.
– Хорошо, что узнали, да только вы ничего толком не ответили. Не хотите говорить?
– Не хочу.
– Напрасно. Вы дали подписку о передаче всей информации о сотрудниках японского посольства, которая станет вам известна в ходе вашей рабочей деятельности в качестве водителя, так?
– Рабочей деятельности… – невесело ухмыльнулся Стефанович, – ну и язык у вас, у чекистов. Как всемером одним пером пишете – и коряво и толку никакого. Рабочей! Пролетариат я теперь, снова пролетариат подневольный. Как ни крути.
– Мне некогда, Стефанович. Мне некогда слушать ваши разглагольствования. Вы дали подписку, обязуясь помогать органам.
– У меня не было другого выхода.
– Да мне все равно, был у вас выход или нет! Вы это сделали! Почему, я не знаю – ради жены, детей, – повторяю: мне все равно! При этом, по имеющейся у меня информации, вы указывали в своих ежедневных рапортах вашему куратору только маршруты движения, остановки, имена ваших пассажиров. Практически все это мы знали и без вашей помощи. Но нам также очень хорошо известно, что некоторые из ваших пассажиров были советскими гражданами, не владеющими японским языком. Нам известно, что японские военные и дипломаты в автомобиле, в вашем, между прочим, присутствии, Стефанович, вели с ними разговоры. И вы об этом ни разу не написали ни строчки! Почему?
Стефанович молчал, понурив голову и сцепив на коленях руки с длинными пальцами, в кожу которых и под ногти уже давно неотмываемо въелись бензин и машинное масло.