— Ерофеев и Петров, освободите раненого! — послышалась команда.— Максимов!Вызвать медкарету! Коваленко, ко мне! Помогите тушить огонь! Сорвите портьеру!
Молодой командир, со знаками различия лейтенанта государственной безопасности, подбежал к тазу. Выхватив из рук Коваленко портьеру, он набросил ее на горевшие бумаги.
— Придержите портьеру, пока совсем не потухнет,— обратился он к своему помощнику. — Не прижимайте бумаг, чтобы не испортить золу…
Лейтенант повернулся к раненому, который лежал уже на широком кожаном диване. Ерофеев и Петров смывали кровь с его головы. Через минуту послышался легкий стон. Матвей Петрович открыл глаза, и первое, что он увидел, был молодой командир, склонившийся над ним и пристально всматривавшийся в его лицо.
— Здравствуйте, капитан Маэда… Как вы себя чувствуете?
Матвей Петрович приподнял голову, быстро оглядел комнату и, закрыв глаза, откинулся на подушку.
— Я протестую… против этого дикого нападения… Требую немедленно доставить меня в консульство, — проговорил он слабым голосом.
— Квартира советского подданного инженера Ивашева, насколько мне известно, не пользуется правами экстерриториальности,— улыбнувшись, ответил лейтенант. — Вам следовало открыть двери и назвать себя, капитан. Может быть, мы сумели бы тогда сделать церемонию нашего знакомства менее болезненной.
Матвей Петрович ничего не ответил и продолжал неподвижно лежать с закрытыми глазами.
— Кажется, потерял сознание, — заметил Ерофеев.
В комнату вошел Максимов.
— Медкарета через десять минут прибудет, товарищ лейтенант, — доложил он.
— Отлично! Они его приведут в чувство, а пока сделайте ему первую перевязку.Потом займитесь обыском в этой комнате.Ерофеев,Петров и Коваленко — в остальных. Сергеев останется со мной. Все найденные бумаги— сюда, на стол. Делать все максимально внимательно и быстро!
Он повернулся к углу. Укрытый портьерой таз совершенно перестал дымить. Глаза лейтенанта внезапно остановились на шевелившихся от ветра портьерах другого окна. Он быстро бросился туда:
— Сергеев, это вы раскрыли окно?
— Нет, товарищ лейтенант. Оно, вероятно, было и раньше раскрыто.
Подбежав к окну, лейтенант резким движением раздвинул портьеры и выглянул наружу. Внизу, в плотной черноте, не видно было земли.
Лейтенант захлопнул окно:
— Сергеев, лампу сюда!
Под ярким светом настольной лампы лейтенант через сильную лупу сантиметр за сантиметром внимательно изучал подоконник.
— Здесь кто-то стоял… совсем недавно… Дождь даже не успел смыть следа, — тихо проговорил лейтенант.
Перочинным ножом он осторожно снял с подоконника крохотную лепешку, черную и тонкую, не больше десятикопеечной монеты, и переложил ее на ладонь.
— Табак… зола… земля… — Понюхав и секунду подумав, добавил: — Из окурка, приставшего к каблуку или подошве.
— Ясно, товарищ лейтенант, — сказал Сергеев, светя лампой: — кто-то тут определенно стоял.
— Да,но кто именно?— задумчиво спросил лейтенант.Он опять стал осматривать подоконник через лупу.
— Здесь стоял человек…— все с большим убеждением и пристально всматриваясь в подоконник, тихо говорил лейтенант, — здесь стоял человек очень высокого роста, с очень большими ногами… Но кто же он? И куда девался? Неужели по веревке спустился с четырнадцатого этажа? Это немыслимо!
Лейтенант опять раскрыл окно и через лупу начал рассматривать наружный карниз. Никаких следов, царапин, повреждений на нем не было.
— Сергеев, спуститесь с Максимовым и осмотрите двор внизу, под этим окном.
Лейтенант вынул записную книжку, вырвал листок, завернул в него тонкую спрессованную лепешку из земли и табака и положил пакетик в книжку. Покончив с этим, лейтенант принялся за таз. Сняв портьеру, он увидел под ней груду полуобгоревших бумаг, записок, книжек, фотоснимков. Лейтенант осторожно вынимал все уцелевшие пепельные листочки и, внимательно просматривая их, раскладывал на столе, на географической карте. Кружок, очерченный карандашом восточнее Багамских островов в Саргассовом море, привлек его внимание. Задумавшись на минуту, он взял один из полуобгоревших листков. На нем видны были обрывки записей географических широт и долгот— градусы, минуты, секунды. Лейтенант углубился в изучение листка.
Внезапно он уронил его на стол, резко повернулся и вскочил. В следующее мгновение два тела, свившись в клубок, покатились на пол. Возле них, коротко звякнув, упал финский нож.
Еще через минуту капитан Маэда лежал со стянутыми за спиной руками.
Лейтенант позвал Ерофеева. Вдвоем они перенесли капитана на диван.
Возможно, что на этот раз японец действительно потерял сознание.
Вернулись Сергеев и Максимов.Они принесли большой черный плащ, застегнутый на многочисленные пуговицы. Множество тонких упругих и длинных— от воротника до низа— прутьев образовывало как бы внутренний каркас огромного зонтика. К нижним концам этих прутьев были прикреплены крепкие шелковые шнуры, которые сходились на внутреннем кольце, сделанном из широкого шелкового пояса.
— Где вы это нашли?— спросил лейтенант,с недоумением рассматривая странную находку.
— Как раз под этим окном, товарищ лейтенант,— ответил Сергеев.— Оно висело на дереве. Запуталось в ветвях.
— Теперь все понятно, — сказал лейтенант. — Это портативный парашют. С его помощью скрылся из этой комнаты второй— может быть, самый опасный преступник.
С улицы донесся громкий вой сирены: пришла медкарета. Капитана Маэду в сопровождении Ерофеева и Коваленко отправили в тюремную больницу.
Лейтенант и оставшиеся бойцы продолжали тщательный обыск.
Глава II
ПОДВОДНЫЕ ВСТРЕЧИ
Бой подходил к концу.
Каракатица теряла силы. Уцепившись двумя руками за тонкий выступ скалы, она пыталась остальными восемью обвить скользкое, змеиное тело мурены. Обычно серая с зелеными полосками и пятнами окраска каракатицы, так хорошо скрывавшая ее на фоне покрытой водорослями скалы, теперь, в разгар битвы, непрерывно менялась от ярости и страха, и по телу пробегала дымка всех оттенков. Кольцо упругой кожи у основания рук растянулось, и из него выглядывал темно-бурый попугайный клюв — большой, твердый, острый, способный прокусить до мозга голову даже крупной рыбы. Два больших круглых глаза сверкали то розовым, то голубым, то серебристо-зеленым огнем. Как всегда на охоте за рыбами, каракатица пыталась подтянуть врага своими хватательными руками, усеянными бесчисленными присосками, к челюстям, чтобы прокусить ему череп. Но враг этот— большая, двухметровая мурена — был слишком велик, ловок и силен. Ярко-желтая передняя часть рыбы, толстая и круглая, мелькала в неуловимо быстрых движениях. Бесчисленные острые зубы рвали тело головоногого то с одной, то с другой стороны.
Старая,опытная каракатица,великан среди подобных ей,с честью выходившая до сих пор из многих сражений, впервые встретилась с таким неотразимым нападением. Она истощила уже почти весь запас чернильной жидкости, которой окрашивала вокруг себя воду до черноты. Она уже потеряла правый плавник и две руки, начисто отрезанные острыми зубами мурены. В этот критический момент она попробовала применить свое старое, испытанное средство в борьбе с длинномордыми рыбами. Взмахнув, как бичами, одновременно всеми шестью свободными руками,четырьмя короткими она обвила тело мурены, а две хватательные попыталась захлестнуть вокруг ее пасти. Но одна рука попала в пасть мурены и через мгновение бессильно повисла, извиваясь, как червяк. Другой рукой ей все же удалось сильно сжать страшные челюсти врага. Мурена яростно билась в этой петле. Ее длинное цилиндрическое тело свивалось в кольцо, потом разворачивалось, и темный хвост с ужасной силой бил по каракатице, прильнувшей к скале. Понадобилось всего три таких удара, чтобы оглушенная каракатица ослабила петлю на пасти мурены. Еще несколько ударов — и пасть открылась, затем сомкнулась: длинная рука отделилась от головы и, свертываясь и развертываясь, медленно пошла ко дну.