— Ваша жизнь теперь дороже моей, — прошептал он, вкладывая ему в руку шнур с петлей. — С вашей жизнью связан успех всего дела, победа или позор нашей Организации. Спасайтесь! Я их задержу здесь, сколько смогу, и последую за вами. Прыгайте и сейчас же дерните за петлю!
Он раздвинул тяжелые портьеры и открыл окно. В лицо пахнуло влажной свежестью, мелкие брызги покрыли подоконник. Вдали, из черноты ночи, сквозь дождь и водяную пыль пробивались редкие, окруженные оранжевым ореолом огни окраинных улиц Петербурга.
Дверь, удерживаемая тяжелым шкафом, уже трещала под натиском.
Крок стоял на подоконнике, вглядываясь в ночь. Под ним чернела пропасть в сорок этажей.
— Да прыгайте же, черт вас возьми! — почти задохнувшись от ярости, прорычал Матвей Петрович.
— У нас очень красивый город! Колыбель революции. Я буду по нему скучать, — явно не к месту заметил Крок и шагнул в темноту, внизу что-то хлопнуло, как пробка, вылетающая из бутылки с шампанским.
Матвей Петрович выглянул из окна, прислушался, кивнул головой и резко повернулся к дверям. В слабом свете замирающего бумажного костра он заметил, как шкаф угрожающе качнулся под напором из передней. Матвей Петрович кинулся к баррикаде.
В то же мгновение мощный удар сорвал двери с петель и опрокинул высокий тяжелый шкаф. Грохот, треск, звон разбитых стекол заполнили комнату. Через сорванные двери по упавшему шкафу вбежали люди. Вспыхнувшие лампы осветили рассыпанные по полу книги и осколки стекла, среди которых неподвижно лежал на полу наполовину придавленный шкафом Матвей Петрович.
Кровь из разбитой головы залила его лицо, руки были раскинуты.
— Ерофеев и Петров, освободите раненого! — послышалась команда. — Максимов! Вызвать врача! Коваленко, ко мне! Помогите тушить огонь! Сорвите портьеру!
Молодой командир, со знаками различия лейтенанта государственной безопасности, подбежал к столу. Выхватив из рук Коваленко портьеру, он набросил ее на горящие документы.
— Придержите портьеру, пока совсем не потухнет,— обратился он к своему помощнику.— Не прижимайте бумаг, чтобы не испортить золу…
Лейтенант повернулся к раненому, который лежал уже на широком кожаном диване. Ерофеев и Петров смывали кровь с его головы. Через минуту послышался легкий стон. Матвей Петрович открыл глаза, и первое, что он увидел, был молодой командир, склонившийся над ним и пристально всматривавшийся в его лицо.
— Здравствуйте, капитан Маэда… Как вы себя чувствуете?
Матвей Петрович приподнял голову, быстро оглядел комнату и, закрыв глаза, откинулся на подушку.
— Чувствую терпимо, но протестую… против этого дикого нападения… Требую немедленно доставить меня в консульство,— проговорил он слабым голосом.
— Квартира советского подданного инженера Ивашева, насколько мне известно, не пользуется правами экстерриториальности,— улыбнувшись, ответил лейтенант. — Вам следовало открыть двери и назвать себя, капитан. Может быть, мы сумели бы тогда сделать церемонию нашего знакомства менее болезненной.
Матвей Петрович ничего не ответил и продолжал неподвижно лежать с закрытыми глазами.
— Кажется, потерял сознание,— заметил Ерофеев. В комнату вошел Максимов.
— Врач скоро прибудет, товарищ лейтенант, — доложил он.
— Отлично! Он его приведет в чувство, а пока сделайте ему первую перевязку. Потом займитесь обыском в этой комнате. Ерофеев, Петров и Коваленко — в остальных. Сергеев останется со мной. Все найденные бумаги — сюда, на стол. Делать все максимально внимательно и быстро!
Глаза лейтенанта внезапно остановились на шевелившихся от ветра портьерах другого окна. Он быстро бросился туда:
— Сергеев, это вы раскрыли окно?
— Нет, товарищ лейтенант. Оно, вероятно, было и раньше раскрыто.
Подбежав к окну, лейтенант резким движением раздвинул портьеры и выглянул наружу. Внизу, в плотной черноте, не видно было земли.
Лейтенант захлопнул окно.
— Сергеев, свет сюда!
Под ярким светом настольной лампы лейтенант сантиметр за сантиметром внимательно изучал подоконник.
— Здесь кто-то стоял… совсем недавно… Дождь даже не успел смыть следа,— тихо проговорил лейтенант.
Ножом он осторожно снял с подоконника крохотную лепешку, черную и тонкую, не больше десятикопеечной монеты, и переложил ее на ладонь.
— Французский табак… Скорее всего «Галуаз», зола… земля… — Понюхав и секунду подумав, добавил: — Из окурка, приставшего к каблуку или подошве.
— Ясно, товарищ лейтенант,— сказал Сергеев, светя лампой. — Кто-то тут определенно стоял.