Пораженный этой невиданной охотой и коварством, прикрытым красотой и изяществом, Павлик с разгоревшимися глазами машинально повторял:
– Вот здорово! Какая красивая злючка! Какая злючка красивая!
Зоолог сделал попытку пожать металлическими плечами:
– Не злая, бичо, и не добрая. Она просто живет и борется за жизнь. А к капусте и к кондитерскому печенью ее никто не приучал.
В это время к актинии подполз рак и, приподнявшись, начал ощупывать края ее плоской круглой подошвы, которой актиния прикрепилась к раковине. Потом он ловко и с большим знанием дела, при помощи своих острых ножек, начал отделять подошву актинии от раковины. Он немало потрудился, прежде чем актиния, которая никак не протестовала против действий своего сожителя, очутилась в его обеих клешнях, высоко приподнятая над дном. Рак медленно полз к новому жилищу, бережно неся свою красавицу. Приблизившись к раковине, он поставил на нее актинию, крепко придавил ее подошву к изогнутой поверхности и долго придерживал ее клешнями в таком положении. Павлик следил за этим переездом на новую квартиру – затаив дыхание, боясь пошевельнуться. Минут через десять, когда рак отнял клешни, великолепная актиния прочно стояла на новом месте во всей красе, распустив вокруг себя свои гибкие, нежные щупальца.
Становилось все светлее. Прямые лучи солнца легко пронизывали воды Саргассова моря, прозрачнейшего во всем Мировом океане. Подъем шел довольно круто, но хорошо отрегулированные воздушные мешки делали почти нечувствительным вес скафандров и людей. Воздуха в мешках оставалось как раз столько, чтобы было достаточно упора для ходьбы по дну и для преодоления сопротивления воды. Двигаться было легко, неутомительно.
– Что же это такое, Арсен Давидович? – спросил Павлик зоолога, как только, оставив рака-отшельника с его актинией справлять новоселье, они двинулись дальше вверх по склону подводной горы. – Зачем этому раку его актиния? Неужели он так любит цветы?
Зоолог взял Павлика под руку и пошел рядом с ним.
– Дело не в цветах, Павлик. – Это симбиоз. Сим-би-оз… Совместная жизнь животных или растений, принадлежащих иногда к совершенно различным классам. Целью симбиоза часто является защита, помощь при добывании пищи и разные другие услуги – следовательно, сотрудничество в борьбе за существование. Каждый из них помогает другому некоторыми своими способностями, которых этот другой лишен.
– Чем же помогает актинии рак? Она ведь и сама умеет так ловко охотиться.
– Это верно. Но актиния почти не способна самостоятельно передвигаться. Между тем, чтобы лучше питаться, надо двигаться и искать пищу. Невыгодно всегда оставаться на месте и ждать, когда добыча сама к тебе придет. На спине же рака, постоянно находящегося в движении, актиния идет навстречу добыче, активно ищет ее.
– Оседлала, значит, рака и разъезжает себе! Хитро придумала!
– Не так хитро, как это тебе кажется, бичо. Ты ведь видел: не она цеплялась за рака, а тот сам, чуть не силой, перетащил ее на свой новый домик. Активной стороной является здесь рак. Он ищет себе актинию, иногда даже двух-трех. Он вступает в бой с другими раками, чтобы добыть себе подругу.
– Какую же пользу она приносит своему коню?
– Во-первых, она его укрывает собой от врагов. У рака их немало. А если на нем не одна, а две-три сожительницы, то его под ними почти совсем не видно и он может считать себя в достаточной безопасности. Кроме того, если бы даже какая-нибудь небольшая рыба, любительница раков, заметила его под актиниями и, по неопытности, захотела его добыть, то она немедленно познакомилась бы со стрекательными нитями, которые актиния выбрасывает из своего тела и щупалец. И рыба эта получила бы довольно чувствительный ожог, который может оглушить и парализовать небольшое животное и причинить боль даже крупному. Во-вторых, у актинии, разъезжающей на раке, охота большей частью настолько удачна, что и ему почти всегда перепадает кое-что со стола его подруги. А когда рак набредет на какую-нибудь добычу – труп рыбы или другого животного, – то нередко и он угощает свою наездницу.
– А правда, Арсен Давидович, как это у них здорово получается! Настоящие товарищи! У всех животных только борьба и война, и только у рака с актинией – дружба.
– Да нет же, Павлик! Симбиоз совсем уж не так редко встречается в животном и растительном мире. Я мог бы привести тебе много примеров, иногда просто неожиданных и удивительных…
Внезапно зоолог остановился, выпустил руку Павлика и, отбежав в сторону, поднял что-то со дна. Павлик увидел, что ученый рассматривает большую черную, замысловато завитую раковину, засунув металлический палец меж ее створок.
– Какая тяжелая… – бормотал зоолог. – Словно кусочек железа… Как странно…
– Что это, Арсен Давидович?
– Павлик! – воскликнул вдруг зоолог, с усилием раскрывая створки и пристально разглядывая заключенное между ними студенистое тело. – Павлик, это новый вид класса пластинчатожаберных. Совершенно неизвестный в науке. Нет, Павлик! – Он задыхался от восторга. – Это не новый вид, нет-нет! Павлик, душа моя! Это новый класс! Да. да! Новый класс! У этого пластинчатожаберного есть голова! Ты понимаешь? Это уже не Lammelibranchiata. Это теперь будет новый класс: Lammelibranchiata cephala Lordkipanidze.
Зоолог уже успел сделать здесь, на дне Саргассова моря, немало таких открытий, которые могли взволновать и гораздо менее впечатлительного ученого, но до сих пор он не мог еще привыкнуть к сюрпризам, которыми так щедро дарил его океан. Однако, дав свое имя новому классу мягкотелых, он сейчас же начал с недоумением осматривать дно вокруг себя.
– Что же это значит? Положительно странно… – бормотал он. – Очень странно… Куда же они девались?
Ничего не понимая, Павлик машинально кружил вместе с зоологом среди множества раковин, иглокожих, асцидий, усеявших грунт, то шаря глазами по дну, то недоумевающе взглядывая на своего ученого друга. Наконец он спросил:
– Да что вы ищете, Арсен Давидович? Мы здесь скоро передавим все придонное население.
– Как! – выпрямился зоолог во весь свои небольшой рост. – Неужели ты не обратил внимания? Ведь я не нахожу здесь больше ни одного экземпляра этого удивительного моллюска! Что я буду делать с единственным экземпляром, который я держу в руках? Кто мне поверит, что это законный представитель нового класса? К тому же он еще вялый, дохлый какой-то. И я предвижу, что все отнесутся к нему как к случайному уродству. Что же мне теперь делать? Продолжать здесь поиски нельзя – мы опоздаем…
Зоолог сел на небольшую скалу и растерянно смотрел на свою драгоценную уникальную раковину. Павлик тоже был очень огорчен – не столько научно-методическими затруднениями, сколько убитым видом ученого, к которому он успел сильно привязаться.
– Знаете что, Арсен Давидович? – воскликнул он вдруг. – Давайте заметим это место, а потом, освободившись, вернемся сюда со Скворешней, Маратом, Цоем и будем искать организованно. Право!
– Великолепно! – воспрянул духом зоолог. – Ты совершенно прав. Мы еще поищем! И тому, кто найдет второй экземпляр этого моллюска, я подарю все, что он пожелает. А теперь – за работу! Воздвигнем памятник месту сему. А моллюска этого спрячь в сумку – моя уже переполнена. Когда вернемся домой, дадим его Цою для описания и анализа.
Нагромоздив высокую кучу камней и заметив окружающие ее скалы, они двинулись дальше.
Зоолог задумчиво проговорил:
– Как много нового и необычного! Как много неожиданного приходится мне встречать здесь, в этих недоступных людям глубинах! Ты должен быть благодарен своей судьбе, Павлик, которая дала тебе возможность участвовать в этой первой в истории научной глубоководной экспедиции. С помощью этих чудесных скафандров и ты вместе с нами ознакомишься со всеми тайнами, скрытыми в неизвестных глубинах океана. Я помню, когда советские летчики и полярники впервые сели на Северный полюс, наши ребята горько жаловались, что вот, мол, для них уже не осталось на карте земного шара никаких «белых пятен», что все уже стало известно и им, советским ребятам, открывать ничего не придется. А о таком гигантском, можно сказать – сплошном «белом пятне», как глубины Мирового океана, забыли! Об океане, который занимает почти три четверти земной поверхности! О его таинственных, полных чудес глубинах – забыли! Но ненадолго… Нет, ненадолго! Мы первые ласточки здесь. За нами сюда пойдут теперь сотни и тысячи исследователей и опять первыми среди них будут наши, советские, потому что только в наших, советских скафандрах можно опускаться сюда и работать…