— У него был камень… — мое веселье пропало так же быстро, как появилось. Я хотела сказать "эльвернит", но поняла, что слова стоит выбирать покороче. Пока язык не слишком слушается.
— Он тебя что, камнем хотел убить? — ужаснулся Шади.
Ну да, Шадид, а кто же еще? Я, кажется, догадываюсь, чей "муж" скандалил в приемном покое. Интересно, вкололи ему успокоительное, или отбился?
— Эльвернит… тот самый, — а ничего так, вроде говорить становится легче. Только в глазах все еще муть, ничего толком не видно.
— Что "эльвернит"? У него был тот самый эльвернит?! Езумдун, вот как знал!
— Дурак, а мне сказать? — ну, собственно, и все. В смысле — этим мое возмущение его тихушничеством и ограничилось. Потому что дальше я спросила: — А тебе укол сделали?
Наверное, профессорская отрава еще действует: вместо чего-то важного я попыталась выяснить эту глупость. Но мне, и правда, было любопытно. Я вообще чувствовала себя странно. И с каждой минутой это состояние усиливалось. То неуместное веселье, то любопытство.
— Зачем? Слушай, Адиль, ты меня пугаешь! Может, у тебя бред начался?
— Нет, — успокоила я его. — Он закончился уже… значит, не догнали, да?
Тем временем мне удалось, наконец-то, проморгаться, и я увидела встревоженную физиономию, склонившуюся надо мной. Растрепанный какой, и круги под глазами. Однозначно, укол бы ему не помешал.
Захотелось вдруг погладить, пропустить волосы сквозь пальцы… я даже потянулась, но тут же охнула от острой боли — шайтанова капельница!
Пошипев что-то сердитое, я сообразила все же поднять другую руку и дотянулась до шадиной шевелюры. И погладила. И еще погладила. А потом, поняв, что сам он не догадается, потянула за эту самую шевелюру вниз, чтобы он наклонился к моему лицу… вот так. Целоваться даже слаще, чем вода в пустыне. Вот теперь можно уснуть с чистой совестью!
Когда я проснулась в следующий раз, было уже утро. Во всяком случае, за окном распевалась птичья консерватория, а ветерок, который шевелил занавеску, был еще свежим и прохладным, утренним. Не то что днем, когда он накалится на ярком солнышке и пропитается тысячью разных запахов.
Я пошевелилась и с огромным облегчением поняла, что ничего больше не болит. И я даже могу встать! А это весьма актуально, ибо маленькая дверка в углу палаты манила все сильнее.
Завершив утренний туалет, я выползла обратно в палату и с умилением обнаружила крепко спящего Шади. Он запрокинул голову на спинку кресла и уютно посапывал. Лицо было расслабленное, и сейчас он выглядел даже моложе, чем обычно, совсем мальчишкой. И опять растрепанный…
За последние сутки случилось так много событий, что мне казалось — я повзрослела лет на десять. То, что было вчера еще, отодвинулось в неведомую даль, слегка размылось, как старые воспоминания. И, в то же время, некоторые моменты выступили более выпукло, заметно.
И сразу вспомнился Ян. Вот гады эти похитители! Если бы не они, я бы еще минут десять побегала по отелю, остыла и вернулась. Потому что…
Нет, в некоторых вещах я его не оправдываю. Но — понимаю.
Это же Ян! Ян, который будет двадцать раз думать, тридцать раз сомневаться, а потом пойдет и… спросит. У того, кого он считает умнее. Если его авторитетная жена сказала, что нельзя… Короче, это Саян, и обижаться на него за то, что он таким уродился — глупо.
Можно не соглашаться, но осуждать я уже не смогу. Мне его даже… жалко. Теперь, когда жалость к себе прошла — его даже сильнее.
Ну что страшного со мной случилось? Взяла академ в универе? Восстановлюсь, проблем-то. Слетала на Венгу и поимела там приключения? Дело, в общем, житейское… Волновалась и переживала? Ну… было. Чего теперь.
Зато, зная Саяна, я уверена, что он сам себя уже сто раз осудил, казнил и опять осудил. Только теперь, вспоминая, я могу оценить его зажатость, виноватые глаза и пассивность. Это Ян.
Я его всегда таким знала, и, мне казалось, любила. Тянула его за собой, принимала решения за нас двоих. А он позволял. Так почему я так неприятно удивилась, обнаружив, что нашелся еще кто-то, кто принял за него решение?
Мы раньше никогда так надолго не расставались. И вот, когда это случилось… оба не прошли проверку временем. Оба.
Он женился, пусть и не по своей воле, но это сначала. Каким бы ни был пассивным и ведомым мой бывший парень, если бы все осталось на уровне принуждения… ни за что бы он не стал с ней спать. Или, если бы заставили — венговскими способами — сбежал бы, невзирая на ребенка. Значит, все у него хорошо, и эта женщина… ему подходит.