А потом встал с колен и под ее пристальным взглядом стал раздеваться. Странно, не в первый раз уже, но она так смотрит, что внутри все замирает, и я себя дичью, добровольно в котел запрыгивающей, чувствую! В штанах чуть не запутался, езумдун! Никогда такого со мной не было, а тут даже зубы постукивать начали. И на части рвет.
Бежать. Неизвестно куда, но бежать отсюда.
Сопротивляться. Пусть и бесполезно, но хоть не совсем себя бесхребетным трусом чувствовать буду, если успею пару раз эту зайколюбительницу пнуть. На душе полегчает.
Опасно! И пинать опасно — мало ли что они потом со мной сделают? Зальют этим их вейджэ по самые гланды или гипнозом своим усиленным внушат что-нибудь… ненужное, озуналып! И бежать опасно — в неизвестность. Без штанов, опять же.
Ум — он иногда во вред, корзалып! Рванул бы, не раздумывая, может, и удалось бы спастись. А тут…
Стою, глаза в пол, чувствую, как сердце бешено стучит, и кровь сразу и в мозг, и в отдельно живущий своей жизнью орган, езумдун! Ему-то не страшно, даже страдать не он, а задница будет.
Порола этот серый волк в овечьей шкуре так, что Адильке и не снилось! Как метроном, только жгучий… Удар, ожог, тепло, удар… И никаких эмоций, корзалып! Как робот, запрограммированный на то, чтобы выписать мне правильно нужное количество. Она меня даже считать их вслух заставила!
Сначала было страшно и, одновременно, немного любопытно. Потом… приятно и… обидно, что ли? Вот даже не как сам с собой, а как с резиновой куклой. Вроде партнер есть, а отдача нулевая. А затем стало больно… Действительно больно. И тогда начались повторы.
— Девятнадцать, — прорычал я сквозь зубы.
— Еще раз, ты увернулся, — спокойно так, как будто выполнение задания по практике обсуждаем.
— Девятнадцать! — уже не рычу, а почти выкрикиваю от боли и злости одновременно. — Двадцать! — быстро, чтобы успеть проскочить, но…
— Еще раз, и четко…
Сиздинучун, убью… Потом… Как их до сих пор всех не перебили-то?
— Двадцать! Двадцать один! Двадцать два! Двадцать…
— Еще раз. Не крути задом так, как будто я тебе это разрешила!
Езумдун, зордуктап кеп джолу! Это я еще и разрешение собственным задом повертеть должен буду спрашивать?!
Когда мы дошли наконец-то до тридцати, мне уже было почти все равно. Я спокойно лежал, терпел, не дергался, четко считал и просто мечтал о том, когда же все это закончится.
Я уже плохо представлял, сколько мне досталось на самом деле, когда произнес "сорок", а тетка удовлетворенно выдала:
— Ты хорошо запомнил урок, мальчик?!
О, да… Если хочешь спасти друга, пропавшего на Венге, никогда (НИКОГДА, корзалып!) не лети туда сам, придурок! Я запомнил, осознал, теперь меня можно отпустить из этого дурдома?
Но после того, как я на коленях поблагодарил зайкофила за потраченное на меня время, она приказала вернуться в позицию "голым задом кверху" и поразмышлять о своем поведении.
— Обычно наши мужчины делают наоборот — сначала раскаиваются, размышляют, просят прощения, а уже потом мы их наказываем, снимая чувство вины за содеянное. Но ты, зайка, вырос в другом обществе, где раскаиваться принято только во время наказания, да и то частично, из-за того, что застали совершающим ошибку, а не потому, что ее совершал. Но надеюсь, ты все-таки уже начал обдумывать свое поведение. Находясь в том же положении, что и во время наказания, тебе будет легче сосредоточиться на размышлениях. Я пока оставлю тебя одного. Лежи спокойно и раскаивайся.
Эшекбардык, ничего глупее в моей жизни еще не было. Стоять голым, облокотившись на откидной столик, задницей в потолок… и размышлять о содеянном.
Что я такого содеял? Фигню не слушал?! Езумдун, да они сами этот бред как иностранные песнопения воспринимают, наверное. Потому что если только начать осознанно вслушиваться, сразу становится ясно, что перед нами бредятина!
И вообще, я жрать хочу… В психбольницах строгий режим питания должен быть! Хотя это если пациенты — психи, а лечат их нормальные люди. А тут наоборот же…
Не знаю, сколько я отдыхал, но настроение у меня было ниже плинтуса, когда зайкофилка явилась снова. Наивная тетка решила, что у меня такая кислая рожа потому, что я раскаялся по полной, а не потому, что мне ужина не дали. Да, на самом деле, к шайтану этот ужин, я бы и голодный отсюда ушел…
Но фильмы с поркой я, наверное, долго теперь смотреть не смогу. Может, стоит помолиться и пообещать, что вообще не буду? Пусть сильно верующим никогда не был. И уж если молиться…