– Точно не стал бы, – быстро последовал ответ. – Уверена, что нет.
У Пип не было сомнения, что ее мать не знает, что королевский адвокат – престижнейшая должность, за которую держатся обеими руками, но она уже давно зареклась объяснять, как устроена коллегия защитников.
– И потом, у него куча других дел, не связанных с работой. Я бы тоже была занята по горло, если бы не застряла здесь. Пойми, мама, мы с Домиником – медийные персоны, нас приглашают на разные мероприятия: приемы, выставки, открытие галерей. Он не может от всего этого отказаться только потому, что меня нет рядом. – Это прозвучало по-детски капризно, но ей не было стыдно.
– Нет, не может, конечно, нет, – поддержала ее мать. – Просто тебе нездоровится, Пип. Вот я и подумала: почему бы ему не постараться тебя повидать? Я слышала, что иногда он звонит…
Пип ощетинилась. Ей негде было спрятаться, даже по мобильному не поговоришь. Она опять превращалась в девчонку, уходившую когда-то с телефоном на лестницу, чтобы мать не подслушала.
– …хотя телефонный звонок не сравнить с приездом.
Она знала, что мать права. Приезды Доминика сюда, на ферму, сошли на нет, и Пип скучала по нему, скучала по духу ее прежней жизни, который он привозил с собой. Когда они разговаривали, она раз за разом чувствовала, что они все сильнее друг от друга отдаляются. Когда ее не было в Лондоне, Доминик старался нащупать хотя бы ниточку, еще связывающую их, как будто лопнула прежняя прочная цепочка. Он делился с ней новостями, но ей почти нечего было рассказать в ответ, и беседа иссякала. Пип знала, что должна верить в то, что, когда она вернется в Лондон, все станет как прежде, но с каждой неделей в это верилось все слабее.
– Нет, не сравнить. Но иногда приходится мириться с реальностью, – отрезала Пип.
Мать, не ждавшая от нее резкого тона, отпрянула, и Пип почувствовала себя виноватой. В очередной раз. Не мать была виновата в том, что она оказалась в этой ситуации, вымещать на ней свое раздражение было несправедливо, но порой у Пип не получалось с собой совладать.
– Ты сходишь сегодня в магазин? – спросила мать почти шепотом, снимая с последнего яйца грязь и солому и помещая его в ячейку.
Пип буркнула, что да, сходит. Других занятий у нее все равно не предвиделось.
– Одри тебя хвалит. Я встретила ее вчера в кооперативе.
Пип услышала в голосе матери гордость и заставила себя подальше спрятать свое недовольство. Она работала в благотворительной лавке и очень старалась. Это не требовало особенных усилий. В это самое время в прошлом году она выступала в Европейском суде по правам человека, а теперь возилась с чужой ношеной одеждой в запущенном магазинчике секонд-хенда в городке Саутволд[1]. Какое из двух этих занятий дочери вызывало у матери больше уважения?
Пип с трудом проглотила слюну.
– Как мило! – выдавила она. – Я, пожалуй, пойду. – Она торопилась сбежать, прежде чем вспыхнет новый спор.
– Ты так и не позавтракала! – крикнула мать ей в спину.
3
Свежим ясным утром Пип ехала на велосипеде по узким дорожкам в благотворительную лавку «Доброе сердце». На жгуче-желтом рапсовом поле только начиналось цветение, из лесополосы доносилось пение пташек, но Пип ничего не замечала. Она полностью сосредоточилась на том, чтобы добраться из точки А в точку Б в более-менее нормальном настроении.
О том, чтобы поехать в лавку на машине, не могло идти речи. После несчастья она никуда не ездила и вообще больше не представляла себя за рулем. Отец предложил достать из сарая ее старый велосипед, ржавевший там последние десять лет. Он не пожалел времени, чтобы с любовью очистить велосипед для дочки, смазал лязгающую цепь, рычаги и шарниры и почти вернул ему молодость. Розовый цвет велосипеда был теперь так чужд свежеиспеченной лондонской жительнице, что Пип не верилось, что некогда она сама такой выбрала, а прикрученная спереди к рулю плетеная корзинка заставляла ее чувствовать себя неисправимой провинциалкой.
К велосипеду не прилагалось шлема. Когда она спросила отца, куда он подевался, тот сначала удивился, а потом решил, что ослышался.
– До лавки рукой подать, Пип, – сказал он. – Зачем тебе шлем?
Но, вспомнив, почему она забраковала автомобиль и выбрала велосипед, отец стал смущенно переминаться с ноги на ногу.
– Найдем тебе шлем, если тебе в нем удобнее, – пообещал он и стиснул ей плечо своей широкой грубой рукой.
Срочно приобретенный шлем был черным, а не розовым. Теперь Пип могла ездить в городок и обратно на ферму, не унижаясь просьбами ее подбросить.
Сначала ей приходилось преодолевать себя: любой выезд сопровождался болезненным ускорением сердцебиения. Но постепенно Пип привыкла и теперь, проезжая по деревенским тропинкам, уже почти не паниковала, хотя на загруженной дороге ей было спокойнее слезать с велосипеда и просто его толкать.