— Миссис Френч сидела за столом, когда ее застрелили, — мрачно проговорил инспектор. — Первая пуля ранила ее ниже сердца. Она повалилась на стол и получила вторую пулю в сердце. Кровь из первой раны хлынула до того, как она упала. Кровь из второй растеклась по столу и промочила фетр.
— Великолепная реконструкция событий, — улыбнулся Эллери. — Прими во внимание, Праути уверен, что ранение в предсердие должно было кровоточить особенно сильно. Возможно, так и произошло… Теперь мы можем мысленно воссоздать преступление. Если миссис Френч сидела за столом и была убита выстрелом в сердце, значит, убийца находился перед ней и стрелял через стол — скорее всего, с расстояния в несколько футов, так как на одежде убитой не обнаружено следов пороха. Вероятно, мы могли бы вычислить приблизительный рост убийцы, определив угол, под которым пули вошли в тело. Но я на это не слишком полагаюсь, потому что мы точно не знаем, как далеко стоял убийца от миссис Френч в момент выстрела. Ошибка всего лишь в несколько дюймов сведет на нет все вычисления. Ты можешь поручить это дело Ноулсу — твоему эксперту по огнестрельному оружию, но лично я не думаю, что это принесет сколь-нибудь ощутимые результаты.
— Я тоже, — вздохнул инспектор. — И тем не менее надо попробовать… Я распоряжусь, чтобы Ноулс немедленно взялся за работу. У тебя есть что-нибудь еще, сынок?
Эллери промолчал. Они свернули на Восемьдесят седьмую улицу, где стоял старый каменный дом, и ускорили шаг.
— Да соображения-то у меня кое-какие имеются, — рассеянно произнес Эллери. — Ведь ключи к разгадке были повсюду, но из присутствовавших, пожалуй, только ты один способен понять, что к чему, чтобы собрать все воедино. А остальные… Хотя ты тоже в последнее время сам не свой от свалившихся на тебя забот. — Он улыбнулся, когда они остановились у крыльца своего дома. — Пап, — сказал Эллери, ставя ногу на нижнюю ступеньку лестницы, — но вот в одном обстоятельстве этого дела я все же никак не могу разобраться. Я имею в виду, — он хлопнул рукой по пакету, зажатому под мышкой, — вот эти пять книг, что я забрал со стола в кабинете Френча. Конечно, казалось бы, глупо предполагать, что они имеют какое-то отношение к убийству, и все же… У меня предчувствие, что они многое могут объяснить, если мы проникнем в эту тайну.
— По-моему, от постоянных утомительных раздумий ты окончательно тронулся умом, — проворчал инспектор, начиная восхождение по ступенькам.
— И все же, — вздохнул Эллери, вставляя ключ в замок старинной двери, украшенной замысловатой резьбой, — мой сегодняшний вечер будет посвящен внимательному анализу вот этих самых книг.
Четвертый эпизод
Полиция на Востоке обращает гораздо меньшее внимание на наличие или отсутствие алиби, чем их коллеги на Западе. Мы слишком хорошо знаем возможности и уловки хитрых преступников и предпочитаем изучение эмоций и инстинктов опровержению вымышленных историй. Несомненно, это объясняется различием в психологии, существующим между двумя расами… Восточная является гораздо более недоверчивой, чем западная, так как имеет дело чаще с фундаментальными, нежели с поверхностными проявлениями… В то время как западный мир склонен кричать восторженное «Банзай!», восхищаясь изворотливостью своих наиболее удачливых проходимцев, мы просто отрезаем им уши или заковываем в колодки за незначительные преступления и отрубаем головы за тяжкие — но неизменно делаем из наказания пример (вероятно, это и есть суть японского коварства?) крайнего бесчестья…
Из предисловия к английскому изданию книги Тамаки Хиеро «Тысяча листьев»Глава 25 ЭЛЛЕРИ-БИБЛИОФИЛ
Жилище Квинов находилось в одном из каменных домов на Западной Восемьдесят седьмой улице. То, что Квины обосновались в этих древних стенах, говорило о сильном влиянии сына на отца. Ибо пристрастия Эллери с его собранием старых книг, любительскими познаниями о древностях, любовью ко всему самому лучшему, доставшемуся от прошлого, брали верх над естественным стремлением к современному комфорту. Он стоически переносил жалобы инспектора на «пыль и плесень».
Квины жили на верхнем этаже старого особняка, а входная дверь, украшенная медной табличкой с надписью «Квины» (это была их единственная уступка целесообразности), была изготовлена из рассохшегося от времени дуба. Джуна, в чьих жилах текла цыганская кровь, встречал посетителей в прихожей, где терпко пахло старой кожей.
В прихожей висел большой гобелен (дар герцога в благодарность за оказанные инспектором услуги, суть которых так и остается тайной). Комната была выдержана в строгом готическом стиле, и снова Эллери пришлось проявить недюжинное терпение и настойчивость, чтобы не дать инспектору распродать старинную мебель и все остальное на аукционе.