— Вы мне уже это раз говорили, — презрительно сказала она.
— Да, приходится повторяться. Уж очень вы на нее похожи. А говоря по существу, все это моя вина. Полицейские вас беспокоят только потому, что ищут в доме какого-нибудь моего сообщника. Они гонятся за мной. Что же, я их не осуждаю.
— Не говорите таких ужасных вещей!
— А что же? Человек, имеющий сомнительные претензии к Кройленду, может ворваться в его дом, чтобы завладеть бумагами, а там случилось остальное.
— Они этого не думают! Они не могут этого думать!
— Ну, а я как раз думаю, что они очень и очень это могут. И нам нужно с этим считаться. Боитесь, дитя, мое?
— Да, — сказала она. — О, это же неправда?!
— Ого! Нет, — сказал Тони, нахмурясь. — Вы же никогда не думали, что это сделал я?! Вам не приходится этого и говорить.
Она поглядела на него, и ее голубые глаза потемнели. Она покачала головой, но ужас ясно выражался на ее лице. Тони обнял ее одной рукой.
— Страх внушает ложные мысли, — сказал он. — Все отлично сойдет, моя милая, — он притянул ее к себе. — Да, моя милая! Вы разве этого не знали?
Мая ничего не сказала, но она подалась к нему. Когда Тонн целовал ее, губы ее остались холодными… Тони отпустил ее. Она поглядела на него.
— Что же мы будем делать? — спросила она.
— Поженимся. Вот моя идея. Для вас эта идея приемлема?
Она отстранила его.
— Это еще от нас за тысячу миль.
— Или на будущей неделе.
— Это как игра, как сон!
— Приятный сон, — сказал Тони, — и наверное сбудется.
— Мы не свободны! — воскликнула она. — Может случиться все, что угодно.
— Но ничего не случится, — сказал Тони и снова притянул ее к себе.
— Нет. Пустите меня. Я должна идти. Я должна подумать, — и она отстранилась и глядела на него тревожными глазами.
— Отлично, до завтра, — сказал Тони великодушно. — Обещайте.
— Завтра! — повторила она с деланным смехом.
Она ушла в волнении. Она верила ему. Она была уверена, что он за всю свою жизнь никому не причинил зла. Но какой он был ребенок! Он ни о чем не думал. Он считал, что все пойдет отлично, раз он не сделал ничего дурного. Он только смеется, а эти детективы стараются доказать, что он убийца, и у них всякие улики! Какой ребенок! Она должна думать за двоих. Если не удастся обнаружить истины, ему может прийтись плохо, даже если его не осудят, про него будут говорить Бог знает что…
Пока Мая обдумывала положение, инспектор Ганн производил розыски в аббатстве. Он решил начать со служанки миссис Гарстон, но, пока он ее поджидал, появилась Глэдис.
— А, я не знала, что вас ветер снова сюда занес. Могу вам быть чем-нибудь полезной?
— Может быть, мисс. Только попозже. Я извещу вас.
— Отлично. Какие новости?
— Как вам сказать! Может быть, скоро дело получит ход.
— Так полагается говорить, не правда ли? — сказала Глэдис, смеясь, и ушла.
Служанка сначала старалась сдерживаться, но потом начала волноваться.
— Я могу вам сказать все, что вы захотите, только спрашивайте. Я... я не могу этого вынести! Моя бедная хозяйка лежит убитая, и ничего на этот счет не сделано!
— Погодите, миссис Джонс, — сказал Ганн. — Мы установили, что ваша хозяйка была под действием наркотиков, когда ее убили. Известно ли вам что-нибудь на этот счет?
— Кто это говорит?
— Это заключение доктора.
— Все эта сиделка! — воскликнула мисс Джонс, и лицо ее побелело. — Скверное создание! Разве я вам не говорила, как она обращалась с этой бедняжкой?
— Доктор говорит, что ей давали лекарство, называемое алгикура. В комнате миссис Гарстон нашли бутылку этого лекарства. Вы покупали алгикуру в Лимбее. Аптекарь готов показать это под присягой. Что вы на это скажете?
Миссис Джонс облизала свои губы:
— Какой аптекарь? — спросила она.
— Я знаю этого аптекаря. «Уоррен и сын». Вы купили там больше, чем одну банку.
— Я употребляла ее сама, инспектор. Мои нервы в таком виде! Иногда голова у меня так болит, что готова лопнуть. Не знаю сама, что делаю. Я не могла бы исполнять своих обязанностей без этого лекарства. Это очень хорошее лекарство. Я принимала его много лет. Мне рекомендовал его сам аптекарь. А теперь он говорить, что это наркотик! — и она заплакала.
— Вы утверждаете, что купили это лекарство для самой себя? Почему его приняла миссис Гарстон?
— Я не знала, что она это сделала, — сказала миссис Джонс, рыдая.
— Это не пройдет. Вы ее служанка. Около постели была наполовину пустая бутылка.