Граф Фарли улыбнулся, погладил деревянный бок ларца и оттащил его к столу подле окна. Провел пальцами по завиткам на крышке, нажал на несколько выпуклостей и крышка с тихим щелчком отскочила.
Из ларца Алан извлек круглое зеркало, завернутое в мягкую темную тряпицу, стеклянный цилиндр с поршнем и приделанной полой иглой, несколько колбочек, сургуч, еще какие-то штуки. Разложил все это на столе рядом с ларцом и огляделся.
Не мешало бы помыться, но времени на это почти не оставалось. Зелье, которым его опоила Матильда, стремительно выветривалось, Алан это чувствовал, даже сердце у него стало биться ровнее, а дыхание так и вовсе в норму пришло, и в глазах уже не двоилось, как по дороге домой. На прикроватном столике обнаружилась початая бутылка белого леоринийского вина. Граф скривился, вспоминая вкус напитка. Мерзость та еще, отвратительное пойло, но для его целей вполне сгодится.
Прихватив бутылку, он снова вернулся к окну, на этот раз все же зажег свечи, смочил в вине полотенце, любезно выстиранное и даже накрахмаленное квартирной хозяйкой, заботившейся об удобстве своего постояльца, протер сначала собственное предплечье, затем иглу и, задержав дыхание, вогнал ее себе в вену. Потянул за поршень, наполняя стеклянный цилиндр собственной кровью. Когда алой жидкости оказалось достаточное количество, Алан вытащил иглу и прижал скомканное полотенце к ране. Он терпеть не мог такие процедуры, чувствовал головокружение, тошнота подступала к горлу, и требовалось время, чтобы собрать волю в кулак и прийти в себя.
И ведь, вот что странно, изнеженным аристократишкой Алан себя не считал, дрался иной раз не на жизнь, а на смерть, бывал ранен не единожды и даже принимал участие в схватках с разбойниками. Воевать, правда, не воевал, но иной раз и на дороге можно попасть в такую переделку, что куда там настоящим воинам. И ведь всегда сносил все ранения стоически, не скулили и в обморок при виде крови, как собственной, так и чужой, не падал. А вот стоило только по неосторожности ранить самого себя, палец там порезать или вот как сейчас, крови на магический анализ нацедить, как превращался в сомлевшую институтку. Удивительно.
Глава 13.1
Тошнота и слабость все не отпускали, и Алан основательно приложился к бутылке с вином. Пил жадно, крупными глотками, морщился от мерзкого вкуса, но пока не выпил все, бутылку не отставил. Алкоголь подействовал слабо, но граф Фарли, сжав зубы, продолжил свое занятие.
Взял два тонких стеклышка, на одно капнул каплю собственной крови из цилиндра, вторым прижал сверху. Подержал так немного, а затем установил стеклышки особым способом на зеркале. Сверху приладил хитрый аппарат, в котором был вставлен специальный артефакт.
Выдохнул и склонился над зеркалом, разглядывая собственную кровь через кристаллы артефакта. Крутил его и так и этак, вертел, шипел себе под нос что-то неразборчивое и в результате выругался вслух:
- Шарх побери! Поздно! И что теперь делать? Состав зелья не определить, кровь выжгла большую часть компонентов. Вот же маменька, удружила! Наградила на мою голову.
Алан ругнулся еще раз, потянулся к бутылке, но оказалось, что вина там уже не осталось, что еще сильнее его разозлило.
- Не ночь, а катастрофа какая-то! – буркнул себе под нос граф, отставляя пустую бутылку на пол.
Пришлось на время оставить стеклышки, вымазанные кровью в покое и разобраться с цилиндром. Из сундучка Алана вытащил два небольших флакончика: один из темного стекла, второй на удивление, прозрачный. Распределил собственную кровь из цилиндра по флакончикам, тщательно завазюкал пробки расплавленным сургучом, приложился к каждой печаткой, которую вот уже несколько лет, не снимая, носил на мизинце левой руки. Печать эта была хитрая, с подковыкой. Вот если на нее смотреть прямо без каких-либо ухищрений, то виден герб рода Фарли: роза без шипов и две капли крови, падающие с лепестков. А вот если посмотреть на изображение под углом, да поднести оттиск поближе к горящей свече, то можно увидеть, что вовсе не роза это, а самая, что ни на есть рапира, в навершии которой горит яркое пламя, и скрещена она с секирой, которой в стародавние времена колдунам и ведьмам головы рубили. Ее, секиру эту, так и называли – «Ведьмина смерть» и использовали только на благое дело – казнь тех, кто использовал свой магический дар не на благо людей, а им во вред. Правда, последние лет пятьдесят, такой секирой не использовалтиь вовсе, поскольку магия стала медленно уходить из мира, маги рождались по большей части слабыми, едва способными на то, чтобы свечку зажечь. А ведьмы… эту погань почти всю извели инквизиторы, а если когда и попадалась какая колдовка, то ее на костер отправляли, а головы теперь все больше дворянам-заговорщикам рубили, вроде как почести «голубой крови» оказывали. Если на плаху простолюдин попадал или торговец - тех просто вешали.