В либеральных изданиях появились бойкие "разоблачения" макаровского корабля. Так, журнал "Развлечение" решил позабавить читателей, глумясь над Макаровым. Карикатуру на "Ермак" поместили аж на самой обложке. А в номере (сентябрь 1899 года) - стихотворный пасквиль под названием "Сердит, да не силен". В пошловатых стишках описывалось, как "на холодном, дальнем Севере" плывет "богатырь "Ермак" и грозится все полярные льды "растрепать в клочья мелкие". А затем:
Завязался бой, стоном стон стоит,
Но недолог бой. В схватке яростной
Нос сломал "Ермак" и, сконфузившись,
Побежал назад с миной жалостной.
"Обличителями" не ставилось ни в грош, что Россия получила самый мощный ледокол в мире, что был накоплен первый опыт плавания в арктических водах и собраны значительные научные материалы! Как это случиалось в судьбах людей своеобычных и деятельных, Макаров, казалось, был виноват уже в том, что пустился в плавание на "Ермаке", а не сидел в Кронштадте, спокойно исполняя службу. Имея в виду всю злобную склоку, он сказал:
- Говорят, что непоборимы торосы Ледовитого океана. Это ошибка: торосы поборимы, непоборимо лишь людское суеверие. Только оно.
Макаров мог, конечно, посетовать в сердцах на неодолимость предрассудков и суеверий, но в делах-то своих никогда не пасовал перед ними. Он написал и опубликовал свои возражения по поводу заключения комиссии Бирилева. Он выступал с речами и докладами. Нет, он отнюдь не собирался сдаваться!
Неизвестно, чем бы кончилась бумажная борьба "в инстанциях", но здесь сказала свое веское слово сама живая действительность.
Зимой 1899 года на Балтике неожиданно ударили сильные морозы. Финский залив замерз, множество судов безнадежно застряло во льду. Судовладельцы слали в Министерство финансов и самому Макарову отчаянные телеграммы. Хуже того: между Кронштадтом и Петербургом сел на мель и под давлением льдов дал течь тяжелый крейсер "Громобой". И вновь "Ермак" снялся с якоря и устремился на помощь кораблям, затертым льдами.
"Громобой" удалось освободить довольно легко. Однако это оказалось только началом. В ту зиму неудачи словно преследовали русский военный флот. Не успел "Ермак" закончить дело с крейсером, как получена срочная телеграмма: броненосец "Генерал-адмирал Апраксин" на полном ходу наскочил на камни у острова Гогланд.
Броненосец намного тяжелее ледокола. Остров Гогланд - место глухое, пустынное, там не то что мастерских, и дома-то приличного нет. А ведь мало расколоть лед и стащить каким-то образом корабль с мели, требуется еще заделать пробоину. И провести поврежденный броненосец сквозь лед на базу.
Когда "Ермак" подошел к Гогланду, положение "Апраксина" сделалось уже критическим. На том злосчастном месте, где застрял броненосец, проходило сильное морское течение. Напор льдов был так велик, что треск стоял над пустынным островком. Началась упорная борьба за спасение гибнущего корабля. Длилась она не один день и даже не один месяц. В течение зимы "Ермак" четыре раза ходил через лед в Кронштадт и шесть раз - в Ревель: нужно было подвозить оборудование, топливо, эвакуировать больных. Наконец "Апраксин" удалось стащить с мели. Огромную пробоину кое-как заделали пластырями. С таким, так сказать, "днищем" во льдах идти было опасно, но выхода не оставалось. Семь часов подряд, как заботливый поводырь, бережно вел "Ермак" броненосец через замерзший залив. И благополучно привел в Кронштадт.
Это был большой и неоспоримый успех, ибо судьба крупного боевого корабля висела на волоске. Макаров не преминул заметить по этому поводу в одном из своих сочинений: "Броненосец "Генерал-адмирал Апраксин", стоящий четыре с половиной миллиона, был спасен ледоколом "Ермак", который одним этим делом с лихвой окупил затраченные на него полтора миллиона". Успех "Ермака" был столь очевиден, что власти опять сменили гнев на милость, и Макаров с Васильевым получили несколько лестных поощрений.
В то же самое время комиссия Бирилева с тем же упорством, с каким экипаж ледокола боролся за спасение "Апраксина", доказывал, что "Ермак" вообще не приспособлен для полярных плаваний. Тем не менее весной 1900 года Макаров и его сторонники взяли верх.
На этот раз надо было пройти мимо северной оконечности Новой Земли и далее через Карское море к устью Енисея и обратно. Шестнадцатого мая "Ермак" вышел из Кронштадта.
В двадцатых числах июня ледокол подошел к Новой Земле. Обычно море здесь в такое время года свободно ото льда, на сей же раз ледовая обстановка в этой части Баренцева моря оказалась необыкновенно тяжелой. Чистой воды почти не было, и "Ермак" с трудом прокладывал себе путь вперед. Однако Макаров не желал отступать. Он приказал пробивать лед "с набега".
Огромный корабль на полном ходу врезался в льдину. Треск, грохот... "Ермак" продвинулся на 30 метров. Новый удар - продвижение метров на шесть, не больше. Еще удар - и продвижения вперед почти нет... Позднее Макаров так объяснял причину этого явления: "Лед, который изломан, обращается в песок или ворох снега и образует подушку. Вся сила удара тратится на преодоление трения об эту подушку и на ее деформацию, и когда нос приблизится к сплошному льду, то запаса силы уже почти не остается".
Тревога все чаще и чаще охватывала душу адмирала - не за себя, за людей, он отвечает за них перед Богом и народом. И он пошел на меры, которые применяются на флотах только в исключительных обстоятельствах: собрал в кают-компании "Ермака" заседание всех офицеров корабля.
...Просторная каюта ярко освещена электричеством. Поздний вечер, но за окном мерцает слабый свет - полярный день в разгаре. Макаров неподвижно сидит за письменным столом. На столе, обычно заваленном книгами, картами и бумагами, пусто и чисто. Большой настольный календарь показывает 17 июля 1901 года (по новому стилю - 30 июля). На стульях, на диване молча сидят: капитан "Ермака" Михаил Петрович Васильев, его старший помощник барон Владимир Евгеньевич Гревениц, второй помощник Николай Ильич Тульский, старший механик Михаил Александрович Улашевич и судовой врач Александр Григорьевич Чернышев.
Макаров прерывает молчание. Голос негромок, спокоен:
- Господа, вы знаете положение дел. "Ермак" затерт льдами. Мы испробовали все способы вырваться на чистую воду, но безуспешно. Ветер несет нас на северо-восток. Если такое положение продлится долго, нам придется зимовать во льдах. Уголь на исходе, запасы провизии ограничены. Прошу высказать свои соображения.
Гревениц: Запасы угля израсходованы примерно наполовину. Мы тратим очень много топлива на попытки развернуть корабль, но, как видно, в торосистых льдах это невозможно. Предлагаю поберечь уголь до более благоприятной обстановки.
Улашевич: Механизмы пока в порядке. Левый винт вчера имел сильное столкновение с тяжелой льдиной, но все обошлось благополучно, вибрации нет. Корпус хорошо держит напор льда, пока нигде никаких вмятин. Полагаю, что даже при неблагоприятном исходе мы сможем перезимовать. "Ермак" - надежный корабль.
Чернышев: Люди здоровы, хотя сильно устали за последние дни. В офицерских каютах и кубриках тепло, жалоб на простудные заболевания нет. Теплой одежды довольно, в этом смысле зимовка меня не пугает. Считаю, однако, необходимым: с завтрашнего же дня уменьшить ежедневный рацион всему экипажу. Мы должны экономить продовольствие.
Тульский (улыбаясь): Александр Григорьевич, вчера мы застрелили двух медведей. Сколько в них пудов мяса-то?
Чернышев: Не так уж много, если разделить на девяносто пять взрослых мужчин. Учтите также, что с наступлением полярной ночи медведи и тюлени переберутся гораздо южнее. Нет, я вам не советую рассчитывать на свежую медвежатину в случае зимовки.
Васильев: Полагаю рацион сократить завтра же. Кроме того, предлагаю послать небольшую партию на материк. Составить отчет о нашем положении, и пусть его передадут по телеграфу в Петербург.
Пауза. И тогда Макаров говорит снова: