Выбрать главу

Палили наши 47-мм пушки, трещал пулемет, временами давало выстрелы 75-мм орудие, и миноносец поворотом "Сисоя" приводился за корму. Вдруг грохнула наша 12" кормовая пушка, на миноносце раздался посредине его взрыв; середина его осела, нос и корма поднялись, миноносец как бы развалился пополам, и все пошло ко дну. Картина была очень приятна, так что я забыл и про боль в ушах, и про неясность в голове и закричал от радости.

Опять некоторый промежуток времени, временами неожиданно открывавшаяся канонада немного сзади нас. Вдруг справа и несколько впереди, на большом расстоянии, вспыхнул луч прожектора, повелся по горизонту и остановился на нас - это сопровождающий миноносец легкий крейсер искал нас и указывал наше место.

Опять атака: два миноносца справа на параллельном курсе, а один пролетел контргалсом по левому борту в расстоянии одного-двух кабельтовых. Опять стреляли по ним и на этот раз опять счастливо, как мне показалось: один из миноносцев, шилауского типа с одной трубой, быстро зарылся носом в воду от попавшего туда, кажется, 6" снаряда, а затем среди пара и среди взрывов снарядов ушел под воду.

Опять тихо. Настроение отличное. Чувствуется уверенность в себе. Прошел на мостик и узнал там от старшего штурмана лейтенанта Бурачека, что идем на север, и так как компасы не действуют в боевой рубке (ходовая вместе с мостиком была исковеркана), то правим по Полярной звезде.

На спардеке собралась большая часть офицеров; все говорили, чтобы хоть луна-то поскорей взошла, по крайней мере миноносцы не осмелятся атаковать, будучи видными издали; я оспаривал это мнение и желал продолжения темноты. Плохо слыша своими поврежденными ушами, я злился, что говорят слишком тихо и что меня не понимают с первого слова, так как почти все оглохли еще в дневном бою.

Вдруг по борту пробежал миноносец очень близко и за кормой повернул и бросился нас догонять. Когда ясно было видно, что он догоняет нас, открыли освещение и начали стрелять. Миноносец привели к себе совсем за корму и вот, когда он был виден за кормой, в расстоянии трех-четырех кабельтовых, видно было, что он пустил вдогонку нам мину. Прошла минут ожесточенной стрельбы по нему; он стал уже уходить в сторону, как вдруг раздался глухой удар в корме, на самом юте полетели наверх какие-то щепки и невысокий столб воды, - мы получили мину прямо в румпельное отделение. Броненосец продолжал бешено катиться влево, так как оказалось, что попавшая мина сбила левый винт и почти заклинила руль на правом борту.

Я побежал вниз в кормовое отделение, чтобы пробраться к люку в рулевое отделение, и там встретил старшего офицера, спускавшегося вниз. Из рулевого отделения кто-то крикнул, что "румпельное отделение затоплено, но в рулевом еще воды нет; правим на ручном штурвале с большим трудом".

Так как в рулевое отделение, кроме старшего офицера, полезли трюмный механик с трюмными и минный механик, то я остался в кормовом отделении и начал готовить нашу последнюю кормовую турбину.

Некоторое время мы шли под ручным управлением, а затем пришлось это бросить, так как рулевое отделение мало-помалу затоплялось водой, и вскоре люди на штурвале оказались стоящими по живот в воде. Тогда старший офицер приказал всем выходить, и затем задраили люк рулевого отделения.

* * *

Почти сто лет миновало с той трагической поры, а все равно тяжко читать подобное. Но именно так и было - неподготовленная, кое-как сколоченная эскадра, ведомая вздорным самодуром, была бездарно поставлена под расстрел.

Итоги сражения были удручающе тяжелыми для нас. Погибли 6 эскадренных броненосцев и 1 броненосец береговой обороны (на нем и служил Витгефт), 1 броненосный крейсер и 5 крейсеров, несколько мелких кораблей. О позорной сдаче четырех кораблей эскадры Небогатова уже говорилось. Погибло в сражении 5045 офицеров и матросов русского флота.

Никогда за всю историю - и до, и после Цусимы - не терпел наш флот такого страшного поражения. Такова была плата русского народа за преступную слабость своего политического и военного руководства.

Удар в спину

Многие читали и помнят прекрасный рассказ писателя Александра Куприна "Штабс-капитан Рыбников". Японский шпион, темноволосый и темноглазый, но курносый, безупречно похожий на русака, по-наглому действует в Петербурге, добывая сведения среди осведомленных столичных журналистов. Ладно, случалось такое в мире не раз, но вот что примечательно и поразительно: столичная богема настроена сугубо пораженчески, ибо главное для нее "долой самодержавие", а жизни русских солдат, судьба великой страны и народа - все ничто перед этим.

К сожалению, в подлинной нашей истории так оно и было.

Прежде всего, японское военное командование сумело заблаговременно и широко наладить шпионскую деятельность против России в целом, а также против русских войск в Маньчжурии - в особенности. Сперва о последнем.

Недавно опубликованы документы, пролежавшие в архивах сотню лет. Вот выразительный отрывок из обзора деятельности жандармско-полицейского надзора при штабе Российской Маньчжурской армии за первые месяцы войны (1904 год):

"До учреждения жандармско-полицейского надзора полицейская регистрация велась довольно вяло и документы заявлялись в полицию только теми лицами, которые в этом крайне нуждались, как то: имеющиеся открытые торговые заведения, коммерсанты, живущие в ближайшем районе станций, и люди, которым приходилось по каким бы то ни было надобностям свидетельствовать в полиции свои подписи, и т. д.

Другая же, большая часть мелких коммерсантов, подрядчиков, маркитантов, разных служащих и масса лиц без всяких определенных занятий, не считала нужным вовсе предъявлять свои документы в полицию, и все эти люди жили никем не стесняемы и никому не известные.

Негласного надзора за населением вовсе не существовало, выезд в Маньчжурию был никем не стеснен, а потому немудрено, что масса лиц, ищущих приключений в ожидании легкой наживы, наводнила район армии.

Тут были и бывшие сахалинцы, отбывшие свои сроки наказания, беглые каторжники, проживавшие по чужим или подделанным документам, тут были и евреи, кавказцы, греки, турки, армяне, немцы, французы, англичане и другие народности, которые занялись всевозможными делами и не брезговали никакими средствами для своей наживы. За всеми означенными лицами, проживающими среди расположения наших войск, между которыми было немало и темных личностей, необходимо было иметь самое тщательное негласное наблюдение. Из Шанхая, Тяньцзиня, Шанхай-Гуаня через Инкоу и Синминтин к нам легко проникал контингент людей самых неблагонадежных, и неудивительно, что среди этих иностранцев-авантюристов было и немало японских шпионов.

Японцы, имея у себя хорошо организованное шпионство, несомненно, вначале широко пользовались указанным нашим промахом.

Все вышеизложенное и привело к необходимости возможно быстро организовать для наблюдения за всеми проживающими в районе армии частными лицами жандармско-полицейский надзор.

Ввиду крайне ограниченных средств, отпускаемых от Штаба на агентуру, и за неимением подготовленных для сего людей пришлось ограничиться весьма небольшим штатом.

На состоящего при армии жандармского штаб-офицера, которому подчинили вновь сформированную из 25 унтер-офицеров жандармскую команду, было возложено и заведование в районе армии жандармско-полицейским надзором.

Для секретной агентуры и канцелярии было дано названному штаб-офицеру девять нижних чинов из запаса, и ему удалось иметь весьма небольшое количество частных агентов.

Одновременно с учреждением агентуры при армии был введен жандармский надзор и на линии Китайской Восточной ж. д.

Благие результаты деятельности, хотя и с весьма ограниченными средствами этого надзора, заставили себя недолго ждать.

Ежедневно удалялись из района армии десятками лица, не могущие доказать своей полезности или причастности к армии.

Особенно много хлопот дали кавказцы, большую часть которых (около 150 человек) привез с собой подрядчик Громов и от которого они по прибытии своем в Маньчжурию вскоре все разбежались и занялись по китайским деревням и поселкам грабежами; большей частью грабили скот, арбы, лошадей и мулов.