— Где? Когда?
— Здесь, в гостинице «Angleterre», вчера ночью.
Мы с Медведевым побежали на Морскую в «Angleterre» (Звезда. 1971. №2).
Медведев действительно мог появиться «со своих военных лекций» из школы ГПУ, располагавшейся в доме по Комиссаровской, 7/15; здесь, в квартире №8, жил таинственный «Петров», тут же, к примеру, обитала «переписчица» 3-го чекистского полка Нина Александровна Ширяева-Крамер и многие другие сослуживцы «педагога». Сам Медведев квартировал неподалеку, на Комиссаровской, 26, и мог явиться по звонку (158-99) в любую минуту. Он, как мы уже ранее видели, был дисциплинированным. Вовсе не случайно Медведев коллекционировал фотографии мертвого Есенина и другие материалы, связанные с его гибелью. В одном из его альбомов сохранилась (Рукописный отдел Российской национальной библиотеки) телеграмма из Москвы (от 29 декабря 1925 г., оригинал) неизвестного отправителя: «Ленинград, ДН, копия ДС. ТЧ-8. Для перевозки тела Есенина прошу подготовить один крытый товарный вагон осмотренный сл. тяги на предмет годности следования с пассажирским поездом включив указанный вагон в п. №19 от 29 декабря для следования в Москву.№82.92/ДЛ/Д». Подпись на телеграмме неразборчива.
Документ этот еще предстоит исследовать и прокомментировать, подчеркнем лишь осведомленность «понятого» в такого рода бумагах. Так же, как преступника тянет к месту преступления, людей, причастных к убийству или укрывательству убийства поэта, тянуло — по службе и «по душе» — к собирательству на эту тему. Медведев складывал жуткие снимки и прочее в альбомы, Вольф Эрлих аккуратно подшивал вырезки из многих советских газет и журналов с некрологами и статьяъми о Есенине (позже коллекция перешла к приятелю Эрлиха, стихотворцу Г.Б. Шмерельсону, в квартире которого, кстати, одно время сексот ГПУ находил приют).
В 1938 году пробил час нравственного возмездия П. Н. Медведеву; было бы справедливо и полезно его сохранившееся «дело» опубликовать — в нем могут быть дополнительные детали к биографии легко и весело жившего типичного шкурника той смутной эпохи. Поистине прав оказался Есенин, когда писал: «Не было омерзительнее и паскуднее времени в литературной жизни, чем время, в которое мы живем» («Россияне»).
Теперь набросаем несколько штрихов к портретам ленинградских писателей, имевших прямое или косвенное отношение к происшествию в «Англетере» или к его освещению в печати. Бросается в глаза оскорбительная для памяти Есенина несправедливость: в сборниках воспоминаний и статей о нем без конца печатаются материалы тех вульгарных ремесленников, которые при жизни поэта ненавидели и травили его и зачастую в одном кармане носили писательское удостоверение и мандат ГПУ. Составителям таких книг даже в голову не приходит, что они выступают пособниками продолжающегося морального убийства певца России. Его же подлинные друзья и искренние ценители поэзии, как правило, остаются на периферии Есенинианы (Федор Жиц, Иван Грузинов, Виктор Мануйлов, Вениамин Левин, Борис Лавренев, Иннокентий Оксенов, Михаил Слонимский и др.). Мелкие словокройщики, но большие завистники, — типа Кусикова, Мариенгофа, Шершеневича (не говоря уже об Эрлихе) и т.п., продолжают красоваться чуть ли не на первом плане, хотя в лучшем случае место им — в примечаниях, набранных нонпарелью. Прибавим к этой братии еще некоторые имена.
Николай Александрович Брыкин (1895-1979), плодовитый социалистический реалист, дважды арестовывался (1941, 1949) как участник, гласит справка архива ФСБ, «антисоветской правоцентристской организации», существовавшей среди литературных работников Ленинграда. Дело это за давностью лет покрыто мраком, и судить о нем не беремся. Но известно — Брыкин первый дал в «Новой вечерней газете» (1925, 29 дек.) пошловатую и клеветническую статейку-репортаж «Конец поэта». «В гостинице, бывшей „Англетер“, — расписывал он, — на трубе центрального провода отопления повесился Сергей Есенин. До этого он пытался вскрыть вены. Не хватило силы воли. Когда я увидел его, страшного, вытянутого, со стеклянным выражением в одном глазе, я подумал…» — и пр. Репортаж явно заказной, нога автора вряд ли ступала в злосчастный 5-й номер, он судит о причине смерти еще до результатов вскрытия тела покойного с молчаливого одобрения цензуры. Одним словом, товарищ Брыкин весьма угодил авантюристам и обеспечил себе в будущем чуть ли не ежегодные огромные тиражи своих толстенных опусов.
В том же номере «Новой вечерней газеты» заметка стихотворщицы Сусанны Map «Сгоревший поэт» — лживая, сусальная, с претензией на социальную оценку произведений Есенина. И вывод: «…Пьяные слезы. Пьяные миражи… „Понимаешь, я влюблен“, — и заплакал. А через неделю горько плакала покинутая белокурая Анюта».
Вместо комментария процитируем строчку из воспоминаний Вадима Шершеневича о Сусанне Map: «Она безбожно картавила и была полна намерения стать имажинистской Анной Ахматовой».
Поэзия Есенина, его внутренний мир, его трагедия остались чуждыми и закрытыми для таких словослагателей, увидевших в неожиданной его смерти лишь остренький сюжетец на потребу советским обывателям.
Михаил Васильевич Борисоглебский (наст, фамилия Шаталин) (1896-1942), писатель конфликтный, почтенный, разносторонний человек, в 1925 году известный как сценарист популярного кинофильма «Катька — бумажный ранет», знакомый Михаила Булгакова, он нас интересует в связи с направленной ему 29 декабря телеграммой (хранится в Рукописном отделе Российской национальной библиотеки): «Московский отдел Союза советских писателей просит вас быть представителями[9] Москвы при перенесении тела Сергея Есенина. Правление».
Этот документ дает основание предполагать, что Борисоглебский мог знать какую-то правду о закулисной стороне посмертного пути поэта, может быть, и некоторые тайные пружины англетеровской истории (кто лично отправил телеграмму, как изначально складывалась похоронная церемония, каким выглядело поведение причастных к сокрытию убийства лиц?). К сожалению, недавно открытый архив Борисоглебского далеко не полон. Он подтверждает: отношения писателя с ГПУ складывались напряженно, хотя характер трений проясняется смутно. В одном из писем (адресат и дата отсутствуют) он сообщает: «…на днях арестован Вл. Алексеев, у которого, между прочим, при обыске отобрали и мои рукописи. Так что я ожидаю к себе ночных гостей». Непрошеные товарищи появились у него на квартире 14 сентября 1926 года; на следующий день состоялся допрос (протокол сохранился); Борисоглебского обвиняли в краже книг из бывшего имения Аничковой, где в 1925 году жил писатель. Обвинение надуманное. Чекисты прощупывали какие-то, возможно мифические, связи литератора с зарубежными белоэмигрантскими организациями; получив неизвестную нам информацию от арестованного, его выпустили 16 сентября постановлением начальника Секретно-оперативной части (СОЧ) Ленинградского ГПУ. Этот факт с Есениным, может быть, и не связан, но проверить бы не мешало. Существует и второе уголовное дело на Борисоглебского, хранящееся ныне в Управлении ФСБ по Башкирской республике.
Борисоглебский приятельствовал со многими знакомыми погибшего поэта (И.В. Иванов-Разумник, И.И. Садофьев, А.П. Чапыгин и др.), неоднократно брал денежную ссуду у М.А. Фромана, собирался написать очерк о ленинградском актере Н.Н. Ходотове, с которым крупно поскандалил Есенин. Следовало бы уточнить, верно ли, что Борисоглебский одно время возглавлял клуб Военно-технической академии РККА им. Дзержинского (известен его автограф на официальном бланке этого заведения).
Руководил отправкой вагона с телом Есенина писатель Николай Валерьянович Баршев (1887-1938), в недавнем прошлом — опытный железнодорожник. Какая-то полезная для нас информация, несомненно, у него имелась — и не только путейская. Баршев состоял с 1924 года в литературной группе «Содружество» (В. Рождественский, М. Борисоглебский, М. Козаков и др.) и мог знать немало о подоплеке преступления на проспекте Майорова, 10/24. Хорошо бы проследить и другие его связи, троцкистские, — в 1937 году он осужден и приговорен к семи годам лишения свободы по обвинению в том, «что вел контрреволюционную пропаганду среди писателей и вербовал единомышленников для сформирования контрреволюционной организации». Если рядом с ним крутились «писатели» под стать П.Н. Медведеву и В.И. Эрлиху, мечтавших одну диктатуру сменить другой — «революционно-перманентной» — одно, если же перед нами борец с коммунистическим насилием — другое.