Пожалуй, профессионально наблюдательный Сварог во многом прав, за исключением соображения о демонстрации Эрлихом «убийственного» послания. В этом просто не было необходимости — «подлинника» никто из посторонних тогда не видел. Более того, мы склонны считать, что его не видел в глаза даже сам «Вова» — ему, мелкой гэпэушной сошке, отводилась роль механического рупора оповещения.
В газетах о стихотворении сообщалось сумбурно, авторы писали о нем всяк на свой лад. В «Последних новостях» (Париж. 1925. 30 дек.) в информации ТАСС от 29 декабря говорилось: «На столе найдено начатое стихотворение, написанное кровью» (выделено нами. — В. К.). Тассовец, конечно, с чьих-то слов определил степень завершенности послания и, не видя его, дал ему «кровавую» характеристику. О неосведомленности журналиста свидетельствует и такая его фраза: «Поэту было только 22 года».
Заметьте: так же, как назойливо лжесвидетели «поселяли» Есенина в «Англетер», с такой же настырностью писаки сообщали о стихотворении «До свиданья…». Причем совершенно по-разному. Спешившая всех опередить вульгарная «Новая вечерняя газета» (ответственный редактор Я. Елькович) 29 декабря, когда еще полной согласованности в действиях убийц и их укрывателей не наметилось, информировала нейтрально: «На небольшом письменном столе лежала синяя обложка с надписью: „Нужные бумаги“ (сочинял, видно, какой-то канцелярист. — В.К.). В ней была старая переписка поэта». Миф о предсмертном послании уже родился, но еще не обрел законченную форму.
Очевидно, более всего нашего читателя повергла в недоумение гипотеза о «забывчивом» Эрлихе, в глаза не видевшем адресованных ему строк. Ничего дерзкого в нашем предположении нет. Во-первых, откуда известно, что стихотворение посвящено «Вове»? От его сообщников по сокрытию правды о гибели поэта. Во-вторых, «Досвиданья…» в виденной нами рукописи не датировано (в газетной публикации помечено: «27 декабря»). В-третьих, обратите внимание, Эрлих об элегии нигде не распространяется, и это говорит не о его скромности, а об отчужденности «милого друга» от кем-то (?) наспех сочиненного восьмистишия. «Вова» отличался крайним тщеславием, и непонятно равнодушие к стихотворению, удержавшему его на плаву известности.
Наконец, никак не мог Вольф Иосифович быть «в груди» у Есенина — знали они друг друга шапочно — всего несколько встреч.
Настаиваем: Эрлих «До свиданья…» увидел впервые уже напечатанным в «Красной газете». Элементарная логика подсказывает: он «забыл» его прочитать 27 декабря, так как читать было нечего; согласитесь, если бы послание (в «подлиннике») существовало в тот день, его бы показывали всякому встречному-поперечному, дабы, так сказать, документально закрепить версию о самоубийстве поэта. Однако все это догадки. Обратимся к фактам, которые лишь подтверждают нашу версию.
Сравнительно недавно удалось точно установить: рукописный экземпляр «До свиданья…» принес в Пушкинский Дом (ПД) 2 февраля 1930 года заведующий редакцией и отдела рецензий журнала «Звезда» Георгий Ефимович Горбачев (1897-1942). Есть основательное подозрение, — оформлял прием «автографа» новоиспеченный сверхштатный сотрудник ПД, он же работник ГПУ П. Н. Медведев. В учетных данных рукописного отдела ИРЛИ Пушкинского Дома есть пометка о передаче этого листка через Горбачева «от В. И. Эрлиха». Вот так Эрлих! Есенин посвятил ему последнюю исповедь своей души (допустим такое), тем самым обессмертив его, а «Вова» не нашел времени доехать от своего жилья (ул. Литераторов, д. 19, кв. 3) до Пушкинского Дома на набережной Макарова, — тем более он эти февральские дни находился в Ленинграде (это известно из его писем к матери).
Г.Е. Горбачев являл собой слишком большую комиссарскую персону, чтобы находиться у Эрлиха на побегушках. Фраза из анналов Пушкинского Дома — «от В. И. Эрлиха» — лишь вынужденная дань легенде, по которой ему назначалась роль адресата «есенинского» послания.
Так как наше расследование приняло неожиданный оборот, расскажем о Горбачеве подробнее (мы нашли его «личное дело», анкеты, различные протоколы, фотографии и пр.).
Георгий Ефимович Горбачев родился в Петербурге в семье чиновника и акушерки. Девятнадцатилетним он, молоденький юнкер, щеголял в меньшевиках-интернационалистах. В июле 1917-го участвовал в «репетиции Октября», когда, по договору с немцами, петроградские большевики ударили в спину русской армии, сорвав ее наступление, запланированное на 5 июля. Вместе с Троцким, Луначарским, А. Коллонтай и другими (всего 141 человек) Горбачев попал в тюрьму за организацию военного мятежа и убийство более 700 казаков и мирных жителей (Ленин вместе с Зиновьевым скрылся в Разливе). А.Ф. Керенский, заигрывавший тогда с большевиками, многих государственных преступников выпустил из каталажки под денежный залог. В сентябре 1917-го освободился и Горбачев. В 1918 году он секретарствовал в петроградском рабочем клубе имени Бабеля, в 1919 году вступил в партию. Далее следует его быстрая комиссарско-чекистская карьера: сотрудник для поручений Политуправления Петроградского военного округа (ПВО), начальник Политотдела, заместитель начальника Политуправления ПВО, заместитель начальника ПУОКРА и т.д. По совместной работе (1920 г.) в агитотделе Петроградского губкома РКП (б) хорошо знал многих лиц, причастных к сокрытию «тайны Есенина».
Непосредственно по приказу Троцкого Горбачев вместе с другими «кожаными куртками» организовывал в 1921 году кровавое подавление Кронштадтского восстания. Энергичный, нахрапистый демагог, он успевал всюду: на партийной работе (одно время секретарствовал в Василеостровском райкоме партии), в лекционной пропаганде, на марксистских педагогических курсах и т.д. Как он учился в Петроградском университете (окончил его в1922 г.), можно легко догадаться, — как все революционеры-недоучки. У него была страсть к коммунистическим поучениям: в 25 лет уже преподавал в «университете им. Зиновьева», в политической академии им. Толмачева и в других вузах. В том же духе ретиво воспитывал он двух сыновей и дочь.
Когда под ударами Сталина после XIV съезда РКП(б) поджигатели мировой революции получили крепкого пинка, Горбачев, один из них, пристроился в Ленинградское отделение Госиздата под начало директора Ильи Ионова, собиравшего вокруг себя осколки троцкистской гвардии. С сентября 1925 года работал в редакции журнала «Звезда», где занимал ведущее положение, сохраняя старые партийно-гэпэушные связи. Его слова боялись. По воспоминаниям Иннокентия Оксенова, Горбачев не возражал против публикации в газетах честных статей о смерти Есенина, но-де всемогущий Лелевич-Калмансон из Москвы одернул ленинградских литераторов. Думаем, эту «утку» пустил сам Горбачев, с помощью своих дружков из Политконтроля ГПУ наложивший вето на малейшую правду о трагедии в «Англетере». Не случайно именно из «Звезды» пошла гулять по Ленинграду весть о самоубийстве Есенина.