С 1927 по 1932 год Горбачев бился за свое восстановление в партии. В первый раз его исключили из ВКП(б) 14 декабря 1927 года на заседании Василеостровского районного комитета, как сказано в протоколе, «…за активную фракционную работу, выразившуюся в распространении оппозиционной литературы, посещении фракционных занятий, даче подписей под платформой и заявлением 83-х и пр.». Далее в том же документе читаем: «Оппозиционную работу вел с XIV съезда, систематически получал информацию от (С. М.) Гессена и Евдокимова и передавал другим членам партии. Выступал на собраниях коллектива, писал резолюции, давал адреса к Зиновьеву и Троцкому и пр.».
Горбачев не примирился с исключением из партии, но вынужденно приоткрыл-таки завесу своей закулисной деятельности. 18 февраля 1928 года он покаялся, назвал троцкистов-сообщников: Куклина, Нотмана, Н. и С. Отрожденовых, Лукаса и др. Признался: «Передавал Нотману полученные оппозиционные документы (позже заявление ЦК за подписью Троцкого и Зиновьева и др.). Был раза два или три на квартире Зиновьева на 11-й роте, однажды давал адрес и пароль для прохода туда оппозиционерам из ЛГУ».
Признания Горбачева учли, в 1929 году он вновь стал коммунистом, но в 1931 году «погорел», однако через год все-таки получил красную книжечку. 21 июня 1933 года на Пленуме ЦК ВКП(б) специально слушалось его «дело» и утверждалась характеристика. В ней сказано: «Один из организаторов „Литфронта“, являвшегося отображением троцкистских теорий в литературе…„…· …объективно агентурой контрреволюционного троцкизма на литературном участке. После разоблачения Ломинадзе, Кострова и др., а также покровителя „Литфронта“ — Сырцова борется за его ликвидацию…“
В наше время предателя России в июле семнадцатого, душителя восставших кронштадтских матросов в двадцать первом, вдохновителя расстрелов в 20-х годах, пропагандиста террора в литературе наши новые «гуманисты» возводят в герои (см. сб.: Распятые. Вып. 1. М., 1993; составитель 3. Дичаров). Лучше бы им заглянутьв архивные «святцы».
Итак, рукописное «До свиданья…» явилось на свет из рук человека, близкие единомышленники которого, несомненно, причастны к злодеянию в «Англетере». Уже одно это обстоятельство заставляет внимательно вглядеться в каждую букву трагического послания.
Для сравнения почерка руки автора «До свиданья…»мы положили рядом подлинный автограф тематически родственного стихотворения к строкам Есенина «Гори, звезда моя, не падай…».
Первое, на что невольно обращаешь внимание, — буквы «До свиданья…» крупнее, чем в стихотворении «Гори, звезда моя…». Смотрим другие есенинские автографы: действительно, буковки помельче; в «англетеровской» элегии какая-то показная каллиграфия. Сопоставляем написание букв: заметная разница в начертании Д, Н, С, Е, О, Я. И нет в сомнительном автографе какой-то неуловимой мягкости, детской округлости и непосредственности буковок-букашек несомненного подлинника.
Известно, каллиграфию поэта аттестовал Д.М. Зуев-Инсаров в своей спекулятивной книжке «Почерк и личность» (М., 1929). «Предсмертное письмо (стихи) Есенина характерно выраженным центростремительным направлением строк, — писал явно близкий к Лубянке спец, — что указывает на депрессивность и подавленность состояния, в котором он находился в момент писания». Даже беглого, внешнего взгляда на «До свиданья…» достаточно, чтобы не поверить «эксперту». Он назойливо подгоняет свою трактовку почерка поэта под схему «есенинщины» и договаривается до такого вывода о «подопытном»: «Сердечности в натуре мало». Комментарии излишни. Указанная книжечка более интересна для нас одним примечанием: «Исследование почерка Есенина сделано мною за несколько дней до его трагического конца (выделено нами. — В.К.) по просьбе ответственного редактора издательства «Современная Россия», поэта Н. Савкина».
Николай Петрович Савкин — фигура в есенинском «деле» любопытная, но, конечно, не как жалкого стихотворца и редактора вычурной имажинистской «Гостиницы для путешествующих в прекрасное» и т.п., а как человека, часто мельтешившего вокруг Есенина. В ноябре 1925 года он появлялся вместе с поэтом в Ленинграде.
Есенина он ненавидел. Однажды поэт писал сестре: «Передай Савкину, что этих бездарностей я не боюсь, что бы они ни делали. Мышиными зубами горы не подточишь». В контексте таких враждебных отношений интерес Савкина к почерку Есенина не может не настораживать.
Почерковедческую экспертизу «До свиданья…» проводил (1992 г.) криминалист Ю.Н. Погибко (почему-то не оставил в сопроводительном листке к «есенинскому» автографу своей подписи). Его крайне сомнительный вывод: «Рукописный текст стихотворения… выполнен самим Есениным»[14]. Далее мы увидим, что «слона-то он и не приметил». С некоторыми документами («акт Гиляревского» и др.) работала Н.П. Майлис, но она не удосужилась, к примеру, даже сравнить подлинный почерк судмедэксперта с подделкой.
Принципиальный вопрос: кровью написано «До свиданья…» или нет? Почему канд. медицинских наук Т. В. Стегнова проводила экспертизу одна? Миллионы людей волнует более чем загадочная смерть русского поэта; требуется объективное и независимое криминалистическо-научное исследование «До свиданья…», а столь ответственное дело поручают неизвестно кем назначенной «единице». Разве это не тенденция и не пренебрежение общественным мнением? И разве нельзя было определить группу крови и другие специальные показатели (например, резус-фактор) «автографа» и сравнить их с признаками крови Есенина (он не раз лежал в больницах Москвы и некоторых клиниках Европы, и установить тождественность или разнохарактерность соответствующих данных вполне возможно).
О том, насколько поверхностна и небрежна экспертиза вызывающей спор элегии, свидетельствует следующий факт: вверху, над строчками псевдоавтографа «До свиданья…», нарисована… голова свиньи — искусный такой рисуночек (мы его разглядывали вместе с научными сотрудниками Пушкинского Дома в сильную лупу); уши тонированы вертикально, а морда хрюшки — горизонтально — на нечаянную кляксу никак не похоже. К этому кощунственному графическому шедевру годится для иллюстрации стишок Вольфа Эрлиха «Свинья»(1929?), в котором есть примечательная строфа:
Про какие «святые именины» говорит Эрлих? Вопрос не риторический… Есенина убили в поздний предрождественский вечер, 27 декабря.
«До свиданья…» требует специального и тщательного стилистического анализа. Ограничимся двумя принципиальными замечаниями. Канцелярское выражение «Пред-на-зна-чен-но-е расставанье…» явно не есенинское, как и «…без руки и слова…». Поищите в его собрании сочинений — не найдете ничего подобного. Да и все восьмистишие, на наш взгляд, интонационно чуждо Есенину. В стихотворениях-предчувствиях на ту же тему, как правило, трогательная задушевность соединяется с «хулиганским» озорством («Любил он родину и землю,// Как любит пьяница кабак…» и т.п.). «До свиданья…» же звучит заданно погребально, в нем чужая, не есенинская музыка.
И последнее: мотив смерти, как известно, традиционен не только в русской, но и в мировой поэзии; даже если представить, что «До свиданья…» принадлежит Есенину (мы в это не верим), сие ничего не доказывает. Искреннейший и самый, пожалуй, культурный друг поэта, эстет Иван Грузинов, 25 декабря 1925 года написал:
И, слава Богу, еще долго здравствовал.
Завершим перечень лжесвидетелей и лжеопекунов Есенина.