— Не знаете, кто это нарисовал? — спросил Мирек стоящих рядом мальчишек.
Один из них ничего не ответил, только с состраданием взглянул на Мирека. Заговорил второй, явно больше настроенный поболтать:
— Да мы бы и сами хотели знать… Это вроде как и есть тот самый ёжик в клетке, представляете? Ещё вчера тут ничего не было, и вдруг — бац! Это явно какой-то знак. Кстати, в Трущобах как раз что-то происходит, и туда лучше сейчас не соваться!
— Хотел бы я посмотреть на того, кто запретит мне ходить туда, куда захочу, — спокойно ответил Мирек. — Вот только я-то слышал, что тут появился сам ёжик. Ты в курсе, где это было, у кого?
Говорливый мальчишка только насмешливо фыркнул:
— Ты что, дружище, и вправду думал, что ёжика тут по улицам на блюдечке с голубой каёмочкой носили?! Его вряд ли когда-нибудь найдут. Вот где он тут появился — на стене! Года три, наверное, о нём ничего не было слышно, и вдруг этот рисунок. Это точно что-то значит!
Мирек медленно отделился от стоящих, что послужило сигналом и для остальных ребят их «Быстрых стрел», которые сразу же за ним последовали.
— Эх, если бы я знал, что появившийся ёжик — всего лишь рисунок на стене, — разочарованно проговорил Мирек, — то даже бы и не подумал сюда идти!
Остальные ребята тоже казались немного разочарованными, один Ярка не сдавался:
— Ничего страшного, это всё равно отличный материал для "ТАМ-ТАМа". Напишем в номере о его истории. Всё, что сами о нём знаем. Вы же видите, сколько шума и разговоров от одного только рисунка на стене!
— А ведь мы могли бы и что-нибудь новое разузнать об этом, — поддержал идею Быстроножка. — Я сильно удивлюсь, если никто из здешних старожилов об этом чего-нибудь интересного не знает! В конце концов, для того у нас и есть газета, чтобы находить и писать туда новости со всего города, разве нет?
Ребятам его идея понравилась. Даже у Мирека с лица пропало разочарованное выражение — он был не из тех, кто никогда не признает, что и у младших пацанов тоже бывают хорошие идеи.
И «Быстрые стрелы» направились вглубь улиц, к Трущобам.
9. Сторож из костёла Св. Якуба
Продавец, стоявший на пороге своего небольшого магазинчика на углу улицы, от «Быстрых стрел» только отмахнулся, когда Мирек спросил, не знает ли он что-нибудь о ёжике в клетке. Старуха, подбиравшая куски угля, выпавшие из проехавшей повозки, даже и не поняла, о чём её спрашивали. То же было и ещё в нескольких местах. Только кто-то один ответил, что ёжик был вроде игрушкой, за которую когда-то подрались местные мальчишки. Большего «Быстрым стрелам» узнать не удалось. Через некоторое время ребята вышли на небольшую площадь, притихшую в лучах заходящего солнца и почти безлюдную. Почти — потому что в дальнем её конце, на лестнице одного из старых домов сидел одинокий старик с морщинистым лицом. Временами казалось, будто он спит, потому что у него были закрыты глаза, но затем он снова их медленно открывал и задумчиво смотрел на желтое сияние осеннего солнца.
— Добрый день, — вежливо поздоровался с ним Мирек.
Старик улыбнулся, показав при этом несколько жёлтых зубов:
— Здравствуйте, ребята, — прошептал он в ответ.
— Скажите пожалуйста. Вы здесь давно живёте? — тут же перешёл к делу Мирек.
— Я здесь родился, — удивлённо ответил старик, указывая на приземистый дом напротив. — А почему ты спрашиваешь?
— Не знаю, знаете ли Вы что-то об этом — смущённо выдавил из себя Мирек, — но мы бы хотели спросить Вас о ёжике в клетке. Это была такая…
— Да я знаю, знаю, — махнул устало рукой старик. — Знаю эту вещичку хорошо, столько раз ведь видел!
— Видели? — взвизгнул от удивления Быстроножка. — Когда и где?
— Пожалуйста, расскажите нам что-нибудь об этом. Нам жутко интересно, — попросил Мирек.
— Божечки мои, да почему бы и нет, — слегка самодовольно улыбнулся старик. — Я ведь так хорошо знал того парня! Он был звонарём у нас, в костёле святого Якуба, где я много лет проработал сторожем. Это в Трущобах. Теперь-то костёл не действующий, закрыли его… Давно это было, когда того паренька однажды утром нашли на улице. Было ему тогда, наверное, около двух лет, и никто здесь не знал, откуда он появился. Говорить он толком ещё не умел, а при нём не нашли ничего, что могло бы подсказать, где искать родителей. Была у него только одна-единственная вещь: странная железная игрушка, в виде такого шарика с шипами внутри цилиндра. Игрушку эту ему оставили, а самого пристроили в городской сиротский дом. Никто так и не пришёл его искать, поэтому здесь так и не узнали, откуда он был родом. Дали ему имя — Ян Тлескач.
Когда ему исполнилось четырнадцать, его отдали под опеку одного слесарных дел мастера в Трущобах. У него мальчик должен был научиться ремеслу, и Ян для этого дела годился. Он вообще был странный паренёк — с друзьями почти не гулял, всё сидел и мастерил что-то в одиночестве. То совершенствовал всякую всячину, то часы брал чинить. У него был свой сарайчик в одном дворике, где он устроил небольшую мастерскую. Всё время там что-то резал, пилил, но никого к себе не пускал. Я уже и не помню точно, где этот двор был. Не уверен даже, что там всё вообще ещё не снесли. Помню только, что возле сарая, под навесом, всегда стояли старые похоронные дроги. Сам я там был всего один раз, когда в костёле надо было срочно в колокол звонить. Ян у нас звонарём подрабатывал. Звонил каждое утро к мессе и ещё один раз вечером, и получал несколько монет. Эти деньги ему были очень нужны, потому что от мастера он ничего не получал. Тот давал ему только крышу над головой, еду и одежду. А эту свою странную игрушку он с собой везде носил. Умел доставать звезду из металлического цилиндра. Кроме него этого никто больше не умел. И как его только ребята из Трущоб не просили, чтобы он им показал, как надо звезду поворачивать, чтобы она наружу вышла, но он ни в какую! Ещё у него был блокнот, вроде дневника, в который он что-то писал каждый день. Я там у него как-то мельком увидел расчёты разные… рисунки. В тот день, когда случилось это страшное событие, он тоже в нём что-то писал.
Это было ужасное несчастье. Тем вечером он пришёл, как обычно, на колокольню звонить. Я сразу заметил, что он какой-то раздражённый. Ответил, что снова поругался с мастером.
До сих пор он у меня перед глазами, будто только вчера видел: из кармана торчит записная книжка, а в руках всё вертит от волнения свою игрушку — то вынет звезду, то обратно засунет, хотя сам на эту свою игрушку даже и не смотрит. А я его успокаиваю. В конце концов он полез вверх на колокольню, уже с улыбкой. Это был последний раз, когда я видел его живого.
— Последний раз? — взволнованно выдохнул Ярка. — С ним что-то случилось?
— Да, — тихо произнёс старый сторож. — Я услышал, как он начал звонить, но звон был неправильный. Не было нужного ритма. А потом и вовсе утих раньше времени. Я тут же побежал наверх, на башню, но паренька уже там не было. Только колокол тихо покачивался. Я нагнулся через перила, посмотрел вниз, а там… Ох, до сих пор вспоминать страшно… Внизу я увидел его тело, лежавшее у подножия лестницы.
Я, конечно, поднял тревогу. Тут же набежало полно народу, и этот самый мастер, у которого Ян жил. Наверное, кто-то сбегал ему сразу же сообщить эту новость. Паренёк был уже мёртв. В руке у него была зажата его головоломка.
Так никто и не смог выяснить, что же случилось. Я был уверен, что Ян решил на колоколе покачаться, что было запрещено, повис на канате, и вместе с колоколом качнулся за перила, прямо на середину башни. Вот только конец этого каната был за многие годы руками выглаженный, так что он не смог удержаться и соскользнул с него прежде, чем колокол качнулся назад, над площадку за перилами. Официальное расследование тоже ясности не внесло. Меня тогда вместе со всеми допрашивали, но я сказал, что наверху, в колокольне, всё было в порядке — перила надёжные, да и табличка, запрещающая качаться на колоколе, тоже согласно всем инструкциям висела.