Леди Темплин с укором посмотрела на дочь и пробормотала:
— Нам, конечно, необходимо привести в порядок наши финансовые дела. Деньги у нас уходили то на одно, то на другое, — на войну, на твоего бедного отца…
— А теперь еще и на Чабби, — вставила Ленокс. — Он тебе весьма дорого обходится.
— Она была милой девушкой, насколько я помню, — продолжала леди Темплин, придерживаясь своей мысли, — спокойной, скромной красавицей, равнодушной к мужчинам.
— Значит, за Чабби в данном случае не придется беспокоиться? — спросила Ленокс.
Леди Темплин сделала протестующий жест рукой.
— Чабби никогда… — начала она.
— Разумеется, никогда, — перебила ее дочь. — Он, конечно, соображает, кому обязан своими средствами к существованию.
— Дорогая, — возмутилась леди Темплин. — Ты просто невыносима.
— Извини, пожалуйста.
Леди Темплин встала, взяла газету, сумочку и несколько писем.
— Я прямо сейчас напишу дорогой Катарине, — заявила она, — и напомню ей о давних днях в Эджворсе.
Она решительно вошла в дом.
В отличие от миссис Самуэл Харфилд эпистолярный жанр не доставлял леди Темплин никаких трудностей. Без особого усилия она заполнила четыре листа и, перечитав написанное, не нашла ни одного места, требующего исправлений.
Катарина получила это письмо в день своего прибытия в Лондон. Прочла ли она что-нибудь между строк — осталось ее тайной. Опустив письмо в сумочку, она отправилась на встречу с поверенным миссис Харфилд.
Это была одна из самых солидных старых фирм на Линкольнсин-Филд. После нескольких минут ожидания Катарину провели к старшему компаньону фирмы, пожилому человеку с добрыми, умными глазами, который обращался с ней по-отечески.
За несколько минут они обсудили все вопросы, связанные с завещанием миссис Харфилд. Затем Катарина протянула юристу письмо миссис Самуэл.
— Я считаю, что должна показать вам это письмо, — сказала она, — хотя, на мой взгляд, оно кажется странным.
Он прочитал письмо с легкой иронией.
— Довольно примитивная и грубая попытка, мисс Грей. Я думаю, мне нет надобности говорить вам, что все эти люди ни в коей мере не могут претендовать на имущество покойной, а если они попытаются оспорить ее завещание, ни один суд их в этом не поддержит.
— Да, я тоже так думаю.
— Человеческая природа не всегда разумна. На месте миссис Самуэл Харфилд я бы скорее апеллировал к вашему великодушию.
— Как раз об этом я собиралась с вами поговорить. Я хотела бы выделить определенную сумму этим людям.
— Но вы вовсе не обязаны…
— Я это знаю.
— Они просто не поймут вашего намерения и истолкуют ваши действия как попытку откупиться, хотя, конечно, от денег не откажутся.
— Я это понимаю, но ничего не могу поделать.
— Я бы посоветовал вам, мисс Грей, выбросить эту мысль из головы.
Катарина покачала головой.
— Вы абсолютно правы, но я все равно хотела бы сделать по-своему.
— Они, конечно, примут эти деньги, но после станут оскорблять вас еще больше.
— Да пусть себе делают что хотят, — возразила Катарина. — Каждый развлекается как умеет. Все-таки они были единственными родственниками миссис Харфилд, и, хотя они презирали ее как бедную родственницу, и игнорировали ее, пока она была жива, мне кажется несправедливым, что они останутся ни с чем.
Успешно отстояв свою точку зрения, которую юрист с явной неохотой все же принял, Катарина отправилась гулять по Лондону с приятным ощущением, что может свободно тратить деньги и строить самые разнообразные планы на будущее. И первым делом она зашла к знаменитой портнихе.
Навстречу ей вышла стройная пожилая француженка с видом сказочной герцогини, и Катарина обратилась к ней с naivete[10].
— Я хотела бы полностью, если можно, положиться на ваш вкус. Я провела в бедности всю свою жизнь и понятия не имею о современной моде, но недавно я получила наследство и хотела бы теперь немного приодеться.
Француженка была очарована. Ее художественный вкус был оскорблен сегодня утром во время визита в ателье аргентинской мясной королевы, желавшей обладать именно теми туалетами, которые наименее всего шли к ее пышным формам, поэтому портниха принялась разглядывать Катарину проницательными, умными глазами.
— Да, да, это просто великолепно. У мадемуазель очень хорошая фигура, ей больше всего подойдут простые линии. Мадемуазель très anglaise[11]. Для многих это было бы оскорблением, но не для мадемуазель, нет. Une belle Anglaise[12], самый очаровательный фасон.