Даже если и шиз, я всё равно могу быть писателем.
Он оторвался от фонтана и пошёл дальше.
***
Дмитрий остановился у трамвайных путей. Оглядываясь по сторонам, рукавом вытер со лба пот, и двинулся вдоль рельс. Пройдя некоторое расстояние, услышал сзади хруст, будто кто-то переломил толстую ветку. Обернулся. Никого. Серые коробки домов. Безлюдные улицы, проулки, дворы.
Происходящее напоминает страшный сон. Может, мы во сне? К чёрту предположения. Только жути нагоняют. Валить надо из города. Раздобуду рабочую технику. И в деревню. Точно! в Каракокшу к дядьке. Нет, лучше в Фоминск. Там лучше. Дома захвачу ноутбук, и в деревню - писать.
Решил идти по дворам, надеясь наткнуться на мотоцикл или автомобиль.
Пустые дворы с детскими площадками под серым свечением напоминали кадры из фильмов ужасов, они будто говорили: «Когда-то здесь играли дети, теперь властвует смерть».
Иногда под ногами хрустели сухие ветки, и тогда гадкое эхо предательски разносилось, теряясь где-то далеко, как ему казалось, в дебрях ужаса и тьмы. Он подумал о своей матери. Как она сейчас и где? Наверняка, когда началась эвакуация, она оставила всё, схватив Юлю, бросилась спасаться. Думаю, я пойму, как было, когда окажусь в квартире.
Он вспомнил, когда она прочла первую его сказку, сказала: «Мне нравится, было бы здорово, если бы ты стал настоящим писателем». Она говорила о том, чего он хотел всем своим существом. И это она не только предложила ему пойти в литературную студию, но и нашла её, кстати, единственную во всем городе, к тому же платную. И он ходил, пока она не развалилась. Моя мать мировая, действительно, всегда хотела по-настоящему помочь. Когда предлагала, то это были не просто слова, а реальные действия. Однажды они сидели поздно вечером на кухни их двухкомнатной квартире. И она сказала:
- Ты всё ещё хочешь писать?
- Да, но, честно говоря, я понимаю, что не смогу стать писателем, мне кажется, это просто мечты.
- И с чего ты это решил?
- Ты пойми, когда я сажусь писать и хочу что-то создать, ничего не выходит. Я будто упираюсь в стену, - говорил он угрюмо.
- Но ведь ты такие замечательные сказки пишешь.
- Да, но это никому не интересно. Я хочу по-настоящему, О жизни, катастрофах, приключениях.
- Сынок, я читала все твои сказки и, думаю, у тебя есть талант. Ты можешь писать. Только нужно время. Ты же сам рассказывал, на студии вам Виктор Гаврилович говорил, что самое главное правило - читать и писать. Чтобы о жизни писать, надо её жить, учиться радоваться, понимать, наблюдать, а это тоже усилие над собой. Все знаменитые и не очень знаменитые, все учились. Мучились, искали, но и стали настоящими писателями потому, что шли до конца. Почитай об известных авторах, их судьбы были не так просты, как кажется. Да хотя бы возьми Шукшина - здесь, рядом, в Сростках жил в деревне.
Она остановилась, увидев, что он задумался.
Взгляд его уже не был таким понурым как прежде, появился лучистый огонек надежды, и ей самой стало так хорошо, как очень давно уже не было.
«Мать умеет подержать», - подумал он, идя пустынным тротуаром между домами. Ему даже стало не так страшно. Оглядевшись, он узнал район, вспомнил гостиницу, за которой была автостоянка. Обрадованный, он ускорил шаг. Обогнул дом. За ним небольшой парк, и он выскочил как раз к стоянке.
Около ворот стоял старенький «Днепр» с коляской. Пронеслось воспоминание, как пять лет назад угнал такой же со своим другом Серёгой. Он растянулся в ухмылке, подошёл к мотоциклу, ловко сел.
Огромный, зеленого цвета, с выходящими с обеих сторон двигателя выхлопными хромированными трубами. С большой круглой фарой спереди. С ключами в замке зажигания. «Дежа вю», - вырвалось у него.
Проверил положение передачи. Поставил ногу на рычаг завода, приподнявшись, резко нажал вниз. Завелся. Выжал сцепление, включил первую передачу и дал газу, медленно отпуская сцепление, тронулся.
«Днепр» ревел, подскакивая на кочках, как необъезженный конь, пытаясь сбросить седока. Но он держался крепко, чувствуя машину каждым своим мускулом.
Его переполнял злорадный восторг - несмотря на жуткую обстановку, он сумел найти то, что поможет вырваться из заражённого города. Им всем надо было идти за мной
- Ха-ха-ха-ха, - громко захохотал он.
- А-а-а! Врешь, не возьмешь, - крикнул Дима в окружающую серость, бросая ей вызов. И запел, срываясь на ор:
Белый снег, серый лед,
на растрескавшейся земле.
Одеялом лоскутном на ней