— Как ты могла этого не знать? Неужели Альма тебя этому не учила?
Похоже, поняла, что из-за отцовских проигрышей мы с мамой больше думали о выживании, чем о светской жизни. И потом просто деликатно подсказывала и поясняла то, что я не знала.
Я ценила её советы, помощь, а больше всего то, что она не обсуждала со мной мои отношения с Людвигом.
Глава 21. Светская жизнь
Как Людвиг и говорил, постепенно поток визитёров почти прекратился. Они словно убедились в чём-то или выполнили какой-то ритуал и успокоились. Большая часть моих ответных визитов выглядела такой же пустой формальностью. В домах самых знатных семейств в гостиных толпилось такое множество людей, что моё появление оставалось почти незамеченным. Я скромно отсиживала в уголочке положенные минуты и, обменявшись парой дежурных фраз с хозяйкой, тихо отправлялась дальше.
Часто оказывалось, что хозяева не принимали меня, и я уезжала, оставив карточки. В такие минуты тётушка Дорея пыталась меня утешить:
— Лотта, не грусти. Наверно, хозяйка сейчас тоже кому-то наносит визит. Главное, ты отдала долг вежливости.
Но я вовсе не грустила. Во-первых, если учесть, что время визитов одно у всех, то слова тёти вполне могли быть правдой. А во-вторых, глупо обижаться на совершенно чужих людей, виденных один раз в жизни, даже если они вовсе не в гостях, а просто не хотят иметь со мной дела. Это их право. Я тоже не особо хотела набиваться им в знакомые. Мне больше нравилось спокойно жить в особняке, занимаясь своими делами, чем объезжать столицу ради пустой болтовни. Если бы не объяснения мамы и компаньонки, то я никуда бы и не ездила. Но они все уши мне прожужжали о том, как важно для семьи “поддерживать связи”, что “нельзя упустить шанс” войти в высший свет Райхеена “если не тебе, то Гретхен”. И я послушно объезжала с ответными визитами всех, кто рискнул заглянуть в особняк Чёрного колдуна и тех, кому хватило храбрости только на то, чтобы отправить карточку со слугой.
Вначале в свой первый выезд я сильно нервничала. Мне было одинаково неловко и когда меня принимали, и когда слуга отвечал:
— Простите, фройлян, хозяйка не принимает.
Но постепенно втянулась и даже стала получать удовольствие от неспешной поездки по осеннему городу. Интересно было разглядывать прохожих на улицах, особняки, к которым мы с тётей подъезжали. Раньше мы с мамой не бывали в этой части города. Дома, которые родители снимали, даже в первый год находились в менее престижном районе, а потом и вовсе становились всё проще. В конце концов родители осели на улице, где жили ремесленники и торговцы средней руки.
Когда первый раз нас с тётушкой приняли, то я от боязни сказать и сделать что-нибудь не то не открывала рот, доверив компаньонке говорить за двоих. Но хозяйке это даже понравилось.
— Молодые девицы должны молчать в присутствии старших. Скромность главное украшение девушки, — назидательно ввернула она в обсуждение с моей компаньонкой нынешней молодёжи и одобрительно посмотрела в мою сторону.
Я взяла это на вооружение и уже сознательно изображала скромницу, давая компаньонке играть в разговорах первую скрипку. Это позволяло мне избегать неприятных вопросов о Шварце, которые иногда пытались задавать редкие бестактные особы. К тому же так легче было наблюдать за людьми, что составляло приятный контраст с проведёнными в одиночестве часами а доме Шварца.
Как бы эти визиты не развлекали меня, я всё же обрадовалась, когда они подошли к концу. К нам больше не приезжали, а тем, кто нанёс визит, я всем ответила. А значит, можно было вновь спрятаться в своей раковине-доме, заживляя царапины, нанесённые увиденными в глазах дам любопытством, удивлением моей незначительностью, иногда лёгким презрением. Но больнее всего царапала жалость, которую не могли сдержать некоторые дамы по-старше.
Зато поток визитёров в родительский дом не прекращался, так что теперь нам не всегда удавалось встретиться. Отец даже настоял на переезде. Дом, который он снял, почти ничем не отличался от того, где мы жили до этого, но находился в другом, аристократическом районе столицы, и его окружало несколько деревьев. Сёстры мне похвастались этим в первом же письме, присланным из нового дома.
С одной стороны я радовалась за них, с другой — испытывала неловкость перед Шварцем, подозревая, что этот переезд увеличит долги отца, а значит, маме и девочкам придётся во всём зависеть от моего жениха. Но Людвиг ничего не говорил мне об этом, не упрекал тем, что его траты на мою семью растут. Ведь хотя мама честно старалась экономить, но теперь им требовалось больше платьев и шляпок, обуви и перчаток, и множества других мелочей, без которых не обойдёшься, когда оказываешься на виду.