Потом горничная помогла мне надеть утренний наряд и оставила меня в одиночестве. Если бы я по-прежнему жила дома, то даже царившая в душе апатия не стала бы поводом для безделья. Там меня ждали тысячи дел. Из-за долгов отца у нас почти не осталось слуг, и большая часть домашних забот легли на наши плечи. Я с сёстрами убирали свои комнаты, перелицовывали одежду, штопали бельё и чулки, ходили на рынок, чтобы выбрать товары подешевле. При этом мы продолжали делать вид, что всё ещё можем вести жизнь, достойную аристократов, поэтому наносили визиты и принимали гостей. Теперь все эти заботы отпали осенними листьями. Что делать здесь, я не знала, и знать не хотела. Пока, во всяком случае. Потом мне придётся определять своё новое место, но сейчас думать о будущем я боялась.
День прошёл как в полусне. Я то смотрела в окно, то лежала на софе, уставившись в потолок, мысли в голове ползали пустые и медлительные как осенние мухи. Ко мне никто не заходил и не беспокоил. Даже на обед не позвали. Может потому, что я встала, похоже, уже к полудню. Пятичасовой чай Паулина накрыла в моей гостиной, так что из своих покоев я вышла только к ужину.
Его накрыли в той же столовой, что и вчера. Так же слуга передал предложение Шварца начинать без него. Мне казалось, что вчерашний вечер идёт по второму кругу. Но вновь проводить вечер в бесполезном прокручивании в голове тревог, страхов, тоски, я не хотела. Нужно было найти какое-то занятие. Поэтому, когда ко мне присоединился Шварц, то поспешила сказать:
— Я хотела бы написать письмо маме. Где мне взять бумагу и чернила? Его ведь смогут завтра отвезти ей?
— Чернила и бумагу, и всё что вам нужно вам дадут. Достаточно сказать об этом экономке или Паулине. Но зачем писать? Вы можете завтра навестить ваших близких.
— Правда?! Я могу съездить к ним?
— Разумеется. Вы ведь не в тюрьме. Вы сможете убедиться, что я соблюдаю условия нашего договора. Точнее, начал выполнять. Я оплатил долги вашего семейства у ближайших лавочников. Проверьте, никого не пропустил? — он протянул мне листок бумаги, заполненный аккуратным незнакомым почерком. — Если что-то упустили, то скажете. Я прикажу, чтобы их заплатили.
Мысль, что я завтра увижу маму и сестёр, взволновала так, что на глазах выступили слёзы. Я поторопилась смахнуть их, чтобы не раздражать жениха.
— Должен сразу предупредить вас, Лотта, что не собираюсь давать деньги вашей семье. Иначе, боюсь, ваш отец спустит их за карточным столом. Но завтра, в порядке исключения, перед тем как ехать, вы получите небольшую сумму, чтобы могли купить им подарки, приехать к сёстрам не с пустыми руками. Передайте, что я буду оплачивать их счета, но без особых излишеств.
Меня раздирали противоречивые чувства, когда я выслушивала слова Шварца, произнесённые сухим равнодушным тоном. Было неприятно это напоминание о том, что отец готов на такое бесчестье, как спускать деньги, полученные за меня, совершенно не заботясь о семье. И предупреждение о том, что его щедрость в отношении моих близких не безгранична, тоже покоробило. Но это было честно. А я уже поняла, что иллюзии, самообман приятны, но доводят до беды.
А вот обещание, что я смогу завтра что-то купить маме и девочкам, обрадовало. Я даже растерялась, решая, что лучше привезти им — конфеты или копчённые сосиски, фрукты или торт? Или лучше пойти покупать вместе, чтобы они выбрали сами?
Так что вечер до прихода Шварца оказался у меня занят. Я просматривала список с заплаченными долгами и в ужасе вздыхала. Не думала, что их столько! И это были ещё не все. Правда, пропущены были в основном небольшие, сделанные в лавках по соседству. Я выписала их в отдельный список и дополнила его долгами перед нашими слугами. Отец платил им, но очень редко, и я надеялась, что уговорю Шварца на эту трату, ведь по сравнению с уже заплаченным это казалось не такой большой суммой. Желание поговорить об этом даже заставило ждать прихода своего мёртвого жениха.
Человек привыкает ко всему. Теперь я уже боялась меньше и то, что обсуждаю в постели плату слугам с мёртвым колдуном, не казалось мне странным. Обещание Шварца приказать оплатить всё, что я включила в список, успокоило и мне даже удалось немного поспать, но утром всё равно встала разбитая. Только мысль о том, что сегодня увижу близких, придала бодрости. Я немного опасалась, что герр Шварц передумает, и меня не выпустят из особняка. Эти два дня я ощущала себя узницей, запертой в отведенных мне покоях. Возможность выйти из стен дома Чёрного колдуна дарила глоток свободы, пусть даже иллюзорной.