— Все выдумки вашего высочества, — произнес он тихо, целуя высочайшую ручку. — Из-за вас я продал душу черту — и иду сейчас благодарить за это Господа.
— Вы продали душу? — пожала принцесса плечами. — Каким же образом? Тем, что отдали горожанам их город? Или тем, что подарили девочке отца?
— Я не достоин этого положения.
— Уж кто-кто, граф, а вы-то как раз достойны вашего положения, — сказала принцесса серьезно. — И не пытайтесь мне возражать.
Хмыкнув, граф двинулся дальше — целовать руку епископу. А принцесса с улыбкой посмотрела ему вслед:
— Он великолепен. Не правда ли?
— Великолепен! — с жаром подтвердили фрейлины. — Воистину великолепен!
Бил колокол на церкви св. Юлиана. Кричал народ. Улыбался епископ. Доедала кошка колбасу. А Эвелина сияла от счастья.
Потому что она наконец обрела отца. Такого, какого искала долго. Настоящего.
Послесловие
Вот, пожалуй, и вся история. О чем еще можно упомянуть? После чуда с воскресшей невинноубиенной, слава о святой Матильде распространилась по всему королевству и за его пределами. В монастырь Святых Голубиц устремились толпы народу, обитель расширили, заново отстроили в камне. Вдоль дороги в монастырь выросли многочисленные трактиры для паломников, где можно было не только сытно отужинать и переночевать, но и купить себе полюбившегося фасона власяницу или распятие, икону или деревянную фигурку с изображением святой. А ус святой Матильды и теперь еще хранится в главном соборе Шлосбурга.
Юродивый Гаврик… простите, блаженный Гавриил Альтбуржский быстро разбогател на подношениях. Уже через год покинув паперть церкви св. Юлиана, он поселился неподалеку — в новом просторном каменном особняке, выходящем окнами на площадь.
Монастырь Святых Пигалиц переименовали в монастырь Святой Эвелины. И по праздникам в монастырском саду играли виолы, пели флейты, а сама Эвелина щедро одаривала девочек конфетами.
Замок Наводе опустел, лабораторию Шлавино замуровали — сначала кирпичом, а поверху еще каменными глыбами толщиной в три фута. Правда, кое-кто поговаривал про потайной вход. Но его не нашли, как ни старались. И куда унырнул Упырь той страшной ночью, так понять и не смогли.
Сам же Упырь — Гайст фон Дункель, верный друг и вассал погибшего Шлавино — бесследно пропал. Само собой, в страшном замке Залесом никто не соглашался поселиться. Не то что поселиться — близко никто не подходил. И с годами замок так оброс непроходимой чащей, что место то стало походить на замок Спящей Красавицы — героини популярной в те времена сказки. Про него и до сих пор рассказывают страхи: будто по ночам со стороны замка доносятся странные звуки, а в узких оконцах мелькают голубые огоньки.
Что же касается собственно наших героев, то граф Эдельмут со своей дочерью Эвелиной, воспитанницей Марион и оруженосцем Паулем жили дружно и мирно. Они вместе ездили на прогулки, на турниры (как зрители, конечно!), на балы и всякие празднества. Они даже были приглашены на свадьбу принцессы Розалии, которая — была не была! — решилась пережить еще и пятого супруга. В общем, развлекались как могли.
Одну только странность имел, по слухам, граф Эдельмут: он никогда не ездил на охоту. Убить зверя было для него — ни-ни! Рассказывают даже такой казус. Однажды граф выехал на прогулку, и навстречу ему вышел дикий кабан. Вместо того, чтобы схватить копье и заколоть глупого зверя, граф соскочил с коня и о чем-то тихо заговорил с ним.
Далее — совсем чудеса. Граф привел вепря к себе в замок, завел в покои… После чего вепрь пропал. Пропал, как будто его и не было!
Зато в замке появилось новое лицо. Некий Швайн. Очень впечатляющей наружности. И не просто Швайн, а господин Швайн, управляющий замком Нахолме. Со своими обязанностями он справлялся превосходно, будто пол-жизни прожил в замке. А вскоре и женился — на некоей Жозефине, озорной девушке, обожавшей одеваться во все розовое.
Кажется, все. Во всяком случае — все, что касается тайны графа Эдельмута, какой она дошла до нас со слов автора манускрипта..
А закончим мы словами из того же манускрипта:
«…Пишу, рука слабеет. Я знаю, что скоро кончится мой век. До двухсот мне не дожить, Безголовые умирают молодыми. Потому всю мою великолепную коллекцию голов я завтра же велю замуровать в стену. Вместе с нею — и колбу с гомункулюсом моего друга Вилли. Пусть никто не потревожит его человеческой жизни, которую он выбрал себе сам.
Надеюсь, что записанная здесь исповедь как-то поможет мне оправдаться перед Небесным Судом за то, что многие годы занимал не данное мне от рождения место. Молю Бога, чтобы жизнь Эвелины и всех, кого я люблю, была долга и счастлива.