Шестой день пробивался караван машин на юго-восток, к подножию далекого Адж-Богдо. С помощью саперов были пройдены крутые уступы Тамч-Даба, хотя мистер Пигастер на каждом привале твердил, что перевала они не возьмут и только напрасно теряют драгоценное время. Когда цепочка машин поднялась на перевал и путешественники увидели красно-оранжевое солнце, выплывающее из-за пыльной мглы бескрайних пустынь, Тумов сказал американцу:
— Ну вот, все в порядке. Осталась меньшая половина.
— Надо еще спуститься, — сухо заметил Пигастер, кутаясь в меховую куртку. — Интересно, какая здесь высота, мистер Тумов?
— Пустяки. Всего две тысячи семьсот пятьдесят метров над уровнем моря. Ровно на километр ниже, чем гребень Адж-Богдо.
Пигастер покачал головой, но ничего не сказал. После отъезда из Кобдо он улыбался все реже.
К вечеру машины спустились с перевала.
Впереди лежали желтые плато Барун-Хурая. Далеко на юго-востоке, за грядой невысоких возвышенностей, которые едва проступали на горизонте, была Заалтайская Гоби. Обжигающий ветер гнул к самой земле пучки высохшей травы. Пыльные смерчи поднимались высоко в воздух на пустынных увалах и исчезали, как призраки. Низкое солнце тускло светило сквозь пыльную завесу. Невидимый песок колол лицо и скрипел на зубах.
Из кабины первой машины вылез молодой круглолицый монгол в ватнике и фетровой шляпе с ремешком у подбородка — геолог Батсур, доцент уланбаторского университета; пригибаясь на ветру, подошел к Озерову.
— Где-то здесь должно быть стойбище аратов, — начал он, стараясь перекричать свист ветра. — Станем на ночлег возле них…
— Араты здесь за перевалом, — удивился Озеров, — с каких пор?
— Пробуют осваивать пустыню, — усмехнулся Батсур. — Уже несколько лет приходят со стадами к подножию южного склона хребта, но туда, — он указал на юг, — далеко не заходят. Жмутся к горам. А там, в Гоби, кое-где есть хорошие пастбища. Боятся чего-то. Не хотят идти на юг… Это стойбище последнее; больше людей не встретим.
Машины покатились дальше по сухому руслу потока, стекающего ранней весной с южного склона хребта. Русло, сложенное мелкой галькой, напоминало широкую проселочную дорогу и подобно проселку причудливо извивалось среди невысоких красноватых и черных скал. Местами в защищенных от ветра уголках попадались чахлые кусты остролистного тамариска. Редкие метелки эфедры покачивались на склонах. Уже темнело, когда впереди у подножия невысокого плато заблестели огни костров.
Прибытие каравана машин вызвало переполох в стойбище аратов. Отовсюду — из войлочных юрт, от костров, из-за ближайших холмов к машинам шли и бежали мужчины, женщины, дети в ватных халатах и островерхих меховых шапках; махали руками, переговаривались на ходу, кричали, показывали на машины и на покрытые снегом скалистые гребни недалеких гор.
Батсур заговорил с аратами. Шум утих. Пастухи слушали внимательно. Многие удивленно и даже недоверчиво покачивали головами.
Когда Батсур умолк, вперед выступил высокий седобородый старик в красном, расшитом серебром халате, зеленых сапогах с загнутыми вверх длинными носками и в войлочной шапке, отороченной лисьим мехом. Пронзительный взгляд старика обежал гостей, задержался на мгновение на лице Озерова. Коснувшись коричневыми руками бороды, старик заговорил высоким гортанным голосом.
Батсур переводил.
— В отборной крупе нет сора, у старого человека нет лживых слов. Араты приветствуют дорогих гостей, прибывших в Гоби из далеких краев. Араты склоняются перед великим искусством смелых наездников, проведших железных коней, — Батсур похлопал рукой по кузову ближайшей машины, — через заоблачные выси Большого перевала. Двадцать зим назад араты подумали бы, что железные кони спустились с неба, ибо пути для железных коней через горы нет. Теперь араты думают иначе. Они читают газеты и слушают радио. Они знают, что человек все может. Он может найти воду в Гоби, может спасти стада от зимних буранов, может провести железных коней там, где раньше спешивались самые отважные наездники. Когда-нибудь человек обуздает и злые силы громовых духов, обитающих на юге. Просторы Гоби перестанут пугать мирных пастухов. Араты уже многому научились от своих старших друзей, живущих на севере и на западе. Они будут учиться и дальше. Счастлив познающий сладость и плоды учения. Араты горды тем, что среди искусных наездников, которые вели железных коней через Большой перевал, есть и монголы. Оставайтесь у нас и отдыхайте, пока вам не наскучит наше гостеприимство. Отдаем вам самые лучшие юрты, самые мягкие кошмы, самые теплые одеяла. Юноши выбирают в стадах самых жирных баранов. Толстый Цыбик, которому известны все тайны запахов жареного мяса, уже точит ножи. Оставайтесь и будьте так же счастливы, как счастливы араты, приветствующие дорогих гостей.
Старик замолчал, опять коснулся бороды и, подойдя к гостям, медленно и торжественно обнял каждого.
Когда очередь дошла до Озерова, старик похлопал его по плечу и на ломаном русском языке сказал:
— Ты был Гоби — старый Баточирын помнит тебя. Ты был Юсун-Булак, там, — старик показал на север. — Это было давно; много зим прошло.
— Я не помню тебя, отец, — ответил Озеров, обнимая старика, — но я завидую твоей памяти — памяти степного орла. Я был в Юсун-Булаке, перед поездкой в Гоби, девять лет назад.
— Кто был Гоби и снова вернулся, тот найдет счастье, — сказал старый Баточирын.
— Если пришел без плохой мысли, — добавил он, обнимая Пигастера, стоящего возле Озерова.
Араты снова заговорили шумно и приветливо, окружили гостей, обнимали, жали руки.
Долго не гасли в эту ночь костры в стойбище пастухов. Ветер стих, улеглась пыль. Неподвижный воздух был холоден и сух. В черном небе над пустыней ярко искрились звезды. Приятным теплом тянуло от костров, в которых, потрескивая, горели сухие ветви саксаула и караганы.
Батсур, лежа на кошме между Озеровым и Тумовым, вполголоса говорил.
— Наш американец прицепился к старому Баточирыну, как колючка к лошадиной гриве. Больше часа говорят. О чем бы?
— Третий способ изучения местности и обстановки, — усмехнулся Тумов, — расспросы местного населения.
— Хорошо он говорит по-монгольски? — спросил Озеров.
— Лучше меня, — засмеялся Батсур. — В общем понять можно.
— Любопытный тип, — вполголоса заметил Озеров, поглядывая в сторону соседнего костра, где седобородый Баточирын, наклонив голову, внимательно слушал улыбающегося Пигастера.
— Разведчик! — процедил сквозь зубы Тумов.
— Не только, — возразил Озеров, — он и ученый. Мне попадались его работы по земным токам и магнетизму. Ты тоже должен их знать.
— Ерунда. Ни одной путной мысли. Фантазия…
— У тебя — все фантазия, — спокойно заметил Озеров. — А, между прочим, в самых фантастических представлениях есть зерно истины. Вот, например, сегодня, приветствуя нас, Баточирын сказал о громовых духах, обитающих на юге Гоби. Это, конечно, какая-то легенда. Но мне очень хотелось бы узнать о ней подробнее. Ты обратил внимание на эти слова?
— Нет, — сказал Тумов. — Пока он говорил, я старался вспомнить, куда положил контрольные таблицы для измерительных приборов.
— Вспомнил?
— Нет.
— А ты не мог оставить их в Москве?
— Не думаю, — протянул Тумов не очень уверенно.
— Это скандал, если таблиц не окажется, — покачал головой Озеров. — Надо завтра же проверить… А вы, Батсур, знаете легенду, о которой говорил Баточирын? — продолжал он, помолчав.
— Не знаю, — тряхнул головой молодой монгол. — В Гоби много легенд. Здесь о каждой долине, о каждой скале существуют легенды. Завтра спрошу Баточирына.
На следующее утро Озерова разбудили свист и вой ветра. Юрта дрожала от сильных порывов. В воздухе снова было полно тонкой песчаной пыли. Выбравшись из спального мешка, Озеров увидел вокруг страшный беспорядок. Вьючные чемоданы были раскрыты, содержимое раскидано по полу. Среди вороха одежды, книг, инструментов и разного походного снаряжения мрачно копался Тумов.