Я не мог скрыть моего удивления. Он это заметил.
— Как ваша фамилия? — спросил он тихо.
Я улыбнулся:
— Почему вас это интересует?
— Вы сейчас узнаете.
Я молчу.
Еще раз:
— Как ваша фамилия?
Я засмеялся. Мне захотелось шутить и рисковать. Я ответил:
— Брыкин.
Он посмотрел на меня сверху вниз:
— Неправда! Вы — не Брыкин. Но с этих пор вы — и не Зверев. Поняли?
Я почувствовал, что бледнею. Нет ничего страшнее человека, читающего тайны чужой души, заглядывающего в то, что затаено и навеки скрыто.
— Не бойтесь! Не волнуйтесь!
Он дружелюбно и властно взял меня под руку.
— Пройдемся к морю… Очень прошу вас быть со мной совершенно откровенным — говорить он.
Я молчу. Разве я смею быть откровенным с кем-нибудь во всем мире?
— Мне можете говорить… — продолжает он.
Я колеблюсь.
— Поймите, что вся ваша дальнейшая работа зависит от меня. Если вы скроете ваше задание, вам нельзя будет сделать ни одного шага вперед. С этого момента я — и только я — могу вам указать дорогу и поставить цель.
Но я упорен. Я никому не смею доверять. Я нем.
— Это похвально. Осторожность в нашем деле — все.
Он крепко стискивает мою руку выше локтя.
— Я буду решительней. Можете узнать мою фамилию. Я — Березин.
Мне это ничего не объясняет. Я продолжаю безмолвствовать. Только на один короткий миг у меня пролетает волнующая мысль:
— Почему он все-таки знает «Зверева»? Но он знает… Значит…
…Сказать или не сказать? Быть может, открыться?
— Расскажите мне ваше задание!..
Молчу.
— Ну, тогда я вам скажу пароль.
Я настораживаюсь. Важно, твердо и медленно он произносит:
— «Тайна и кровь».
Я вздрагиваю. Я повторяю за ним:
— Да. Тайна и кровь.
— Теперь доверяете?
— Да.
— Ваше задание?
Но я не решаюсь. Он останавливается, медленно и спокойно повертывает меня лицом к лицу, мы смотрим друг другу в глаза.
— В таком случае я вам назову начальные буквы имени того, кто один имеет право распорядиться нашей жизнью и судьбой.
Я опускаю глаза. Березин торжественно отчеканивает:
— Эти буквы суть следующие: «Д» и «П».
И я протягиваю ему руку и приношу извинение.
— Простите — говорю я. — Но вы сами понимаете…
И тотчас же рассказываю ему мое задание.
VII. № 2333 и № 456
Березин быль прав. Все случилось так, как он говорил. Одно за другим у меня возникали теперь все новые и новые знакомства. Иногда я сам себе казался каким-то контрабандным товаром, который передают с рук на руки из-под полы. Я переходил от одного неизвестного человека к другому, будто из класса в класс, сдавая короткий, почти немой экзамен… на какой аттестат? На аттестат и звание контр-разведчика, соглядатая, шпиона!
Через две недели меня выпустили из карантина. Я поселился в териокской гостинице «Иматра». Какая удручающая скука в Териоках зимой! Когда-то я жил здесь летом. Помню концерты приезжавших писателей и певцов, оркестры музыки — все ушло, все изменилось, и я — не тот.
…Вот я брожу по номеру. Чего я жду? Что случилось со мной? В эти дни тишины и уединения я припоминаю последние два месяца моей жизни, эти ночные звонки из чека, обыски, милицейский участок, страшный призрак убитого Томашевского, спокойного Червадзе, страшного Котку, пункт и заставу, неожиданную встречу с Березиным, его глаза гипнотизера… Куда я иду? Не качусь ли я в пропасть? Чем кончится все это?
— Вы понимаете, — спросил он, обращаясь ко мне, — всю потрясенность человека, которого ведут неизвестно куда с завязанными глазами. Но надо идти! Возврата нет. Отступлений не может быть.
Я задаю себе вопрос:
— Кого я встречу теперь? Кто следующий на моем пути?
В час дня — стук в дверь.
— Entrez!
Входит неизвестный. Элегантный костюм последней моды, тщательный пробор режет голову пополам. Человек говорит на чистейшем русском языке.
— Позвольте вам представиться: Епанчин.
Потом наклоняется к моему уху и чуть слышно и раздельно произносит пароль. Я киваю головой. Пароль верен.
— Сейчас мы должны ехать, — объясняет он.
Небрежным движением белой холеной руки он бросает на стол кусочек картона и сложенную вчетверо бумагу.
— Билет до Гельсингфорса и пропуск.
Он прибавляет:
— Мы едем вместе первым же поездом.
Я смущен.
— В Гельсингфорс? — переспрашиваю я. — Но вы видите, как я одет.
Еще бы эти глаза не рассмотрели моего одеяния!
— Ничего. Пустяки! Все будет…