Все случилось нежданно, быстро, все пролетело в один короткий миг.
Тишина в этой караульной будке… приближающиеся голоса… Я слышу недолгую борьбу… вскрик наружного часового… звяк винтовки… повелительный приказ:
— Молчать!
Входят трое. Быстрым, торопливым, энергичным движением они хватают стоящие в углу винтовки… Еще мгновение, и с треском и звоном их выбрасывают чрез проход на землю. Обезоруженного часового загоняют внутрь. С наведенными револьверами двое наших остаются на страже.
Рейнгардт торопливым шепотом мне приказывает:
— За мной!
Мы делаем несколько шагов. Он говорит:
— Бросайтесь на землю! Ползите!
И, будто плавая по неподвижной, окаменевшей воде, мы тащимся ползком под вагоны. Я поворачиваю свою голову и вижу, что то же самое проделывают еще двое.
У вагона «микст» — часовой. Он стоит, облокотившись на винтовку, и смотрит вдаль. Его силуэт неподвижен. Солдат задумался. Одним прыжком Рейнгардт около него. Он охватывает часового своей левой рукой и правой вырывает винтовку. Я вырастаю пред ним:
— Одно слово — и убью на месте! Разве так несут караульную службу? Ты арестован!
Солдат молчит. На этом месте нас четверо. Маленькому рыжему четвертому человеку Рейнгардт отдает приказание:
— Уведите подальше этого негодяя!
Мы стучимся в дверь вагона. Нам никто не отвечает. Мы поднимаем стук снова — напрасно! Рейнгардт переворачивает винтовку и изо всей силы бьет в дверь и стены. Вялый, полусонный голос спрашивает:
— Кого надо?
— Сию же секунду отворить! С ордером из чрезвычайной комиссии для обыска.
Тот же голос изнутри отвечает:
— Отворить никак невозможно.
— Не сметь возражать!
Я стою около, я слышу этот спор. Эта минута мне кажется часом. Мое сердце стучит часто и отчетливо. Малейшее промедление— и мы погибнем.
Тогда Рейнгардт решительно кричит:
— В последний раз приказываю: отворить!
Оттуда раздается нерешительный протест:
— Да у нас у самих есть человек от чрезвычайной комиссии.
— Сейчас же будут взломаны двери, — не говорит, а рычит Рейнгардт.
Он с размаха еще раз ударяет в дверь.
Наконец, она открывается. Мы входим в вагон.
С папахой на затылке пред нами красноармеец, впустивший нас сюда. Его глаза мутны. Он, видимо, ничего не понимает. Ясно: после сна он еще не пришел в себя. От него пахнет водочным перегаром. Рейнгардт ему говорит:
— Ступай вперед! Покажи, где чиновники и где находится охрана.
Мы трогаемся по коридору. В купе первого класса спят двое пьяных. Это — банковский чиновник и представитель чека. На другом диване храпит начальник караула охраны. Мы энергично расталкиваем их. Рейнгардт приказывает мне:
— Встряхни их посильнее!
Все трое спускают ноги с диванов, озираются, захваченные внезапностью и не отдающие себе отчета в том, что происходит.
Мы не даем им сообразить.
— Вы арестованы за пьянство и небрежность! — объявляет Трофимов. — Извольте сейчас же выдать оружие.
Первый приходит в себя начальник караула. Он протестует:
— Оружия никак нельзя отдать. Потому что, как мы здесь занимаем караул, то…
Ему не удается докончить фразы. Сильным ударом в грудь я сваливаю его снова на диван и приставляю револьвер. Он не сопротивляется. Его помутневший взгляд смотрит выжидательно и покорно.
Через минуту они обезоружены.
В дверях купе мы оставляем двух наших. У одного из них Рейнгардт берет небольшой чемодан и передает его мне.
— Неси!
Чемодан легок. Он пуст. Я иду вослед Рейнгардту. В эту минуту мы напоминаем путешественников, отыскивающих место в вагоне.
Мы проходим в другую половину, во второй класс «микста». Около купе — часовой. Оно запечатано белым картонным квадратом. На нем — сургучная печать банка.
Часовой отдает винтовку без сопротивления, без единого слова возражения. После ареста чиновников и караульного начальника он верит в наши полномочия.
Два объемистых рыжих кожаных баула стоят рядом на диване в углу. Нас ждет небольшое разочарование. Вместо золота баулы наполнены бумажными деньгами. Мы растягиваем мешки, захватываем пригоршни денег. Рейнгардт раздраженно замечает:
— Черт возьми… Все мелкие купюры… Давай чемодан!
Мы начинаем его наполнять. Наконец, набиваем до краев. Даже один баул еще не опорожнен до конца.
— Рассовывай по карманам!.. Прячь, куда попало — торопливо приказывает Рейнгардт.
Мы сразу разбухаем от денег. За пазуху, под шинель, в карманы брюк, за голенища, всюду, во все отверстия, во все свободные места мы напихиваем эти билеты, эти связки, эту тяжелую бумажную массу.