И тотчас же внутренний голос спросил:
— А если бы не это, ты не пошел бы, не исполнил, нарушил слово?
Но ответ тверд:
— Пошел бы — непременно.
Открываю подъезд, подымаюсь по лестнице. На площадке — двое в пулеметных лентах:
— Куда!
— В информационное бюро.
Внимательно оглядывают:
— Хорошо. Идите, но назад не выпустим.
Наконец, распахиваю дверь в отдел печати. Огромный швейцар.
— К кому?
— Нужно видеть Леонтьева.
— Вот приемная.
Странная комната! В ней — три окна, четыре двери, в ней нет ни стола, ни стула. Жду недолго. Сзади меня голос:
— Что угодно?
— Нужно видеть Леонтьева.
— Это — я.
Я поражен. Свирепое лицо, тяжелый, напряженный взгляд, на поясе — две револьверных кобуры. Я вручаю карточку. По его лицу пробегает мгновенная улыбка.
— Рекомендация хороша. Сейчас я позову товарища комиссара.
Он уходит. Через минуту он появляется из другой двери вместе с кожаным человеком.
— Мешкать нечего, — говорить комиссар. — Пойдемте!.. И я вижу, как меня выводят в левую, в третью дверь. Я прохожу мимо комнаты и чувствую, как из угла на мне внимательно, зорко и неподвижно остановился чей-то взгляд. Я поднимаю глаза и вижу какого-то морского офицера. Мы идем дальше.
— Вот здесь, — говорит Леонтьев. — Садитесь!..
Стены покрыты картами. На них то там, то здесь синий и красный карандаш обвели круги.
— Куда же вас направить? — задумчиво произносит комиссар. — Какие языки вы знаете?
Я отвечаю:
— Немецкий, французский…
И вдруг неожиданно для себя бросаю:
— И немного финский.
Комиссар — блондин. У него — светлые синие глаза. Я спохватываюсь:
— А вдруг он сам — финн?
Но комиссар обрадован.
— Это хорошо. Тогда вас нужно командировать в Финляндию. Жаль, что с вашим знанием языков приходится давать такое поручение, но раз вы понимаете по-фински…
И вот мне объясняют, что я должен делать.
— На раутском пункте вас перевезут в Финляндию. Кто — сейчас узнаете. Вы должны явиться к Лайконену, адрес — вот. Задание ваше пока несложное: вы должны связаться с организацией красных финнов, а для этого явитесь к нашему резиденту Никольсону. Как и когда — вам скажут потом. Все ли вам понятно?
— Все.
— Теперь вы должны пойти сняться и представить нам три фотографических карточки.
Леонтьев дает мне адрес фотографа и пропуск. Через час я снова — в той же комнате, обитой картами. И тут начинается торг. Мне дают 4000 финскими, одну тысячу думскими и одну тысячу фальшивых финских бумажек. Я решительно заявляю:
— Нет. Я хочу получить 10.000 финских. Притом настоящих.
Я произношу это слово «настоящих», и мгновенно мне вспоминается наставление Феофилакта Алексеевича. Так вот что значит «настоящая» валюта! Уступают не сразу. Комиссар старается сбыть фальшивые. Я упираюсь. Тогда он начинает навязывать думские. Но и думских я не беру. Наконец, я решительно заявляю:
— Когда речь идет об интересах рабоче-крестьянской власти, надо быть во всеоружии не только веры в ее дело, но и во все средства для достижения нашей цели. Я не верю ни в фальшивые финские, ни в думские. 10.000 в настоящей валюте!
И комиссар соглашается:
— 9.000 финских и одна — думская.
— Пусть!
Через минуту у меня — деньги и готовое удостоверение. В нем: «Всем представителям рабоче-крестьянской власти и ее учреждениям предписывается всесторонне и всемерно оказывать содействие служащему главного штаба, Владимиру Владимировичу Брыкину».
Я ухожу. Меня сопровождает Леонтьев. Мы проходим через соседнюю комнату, на меня опять пристально смотрят глаза таинственного морского офицера. Чрез четвертую боковую дверь мы попадаем в знакомую пустую комнату без мебели. Леонтьев наклоняется к моему уху.
— Будьте милым, привезите из Финляндии башмачки моей восьмилетней девочке.
Еще тише:
— Лайконен — наш. Это князь Чарвадзе. Помоги вам Господь!
На другой день я — у князя. Он обворожителен. Мне нравится его спокойный и уверенный тон. Меня он спрашивает:
— Ваша фамилия?
— Брыкин.
— Неправда!
Я молчу. Тогда он подходит к столу, выдвигает ящик и приносит мне две моих фотографии. Я говорю: