– Ваше поведение неуместно, Шлёцер. Я буду жаловаться вице-канцлеру.
– Сделайте отдолжение, граф. Чиркните и от меня пару-тройку поклонов, его сиятельству.
– Вы были обязаны, взять этого жида под арест, а притон закрыть.
– Но он дал мне пять золотых, граф. Я привык отрабатывать свои деньги.
– Я считаю это не профессионально. Принимать деньги, играя роль имперского чиновника.
Напротив, я считаю, что роль чиновника мне удалась вполне…
Шлёцер остановился.
– Боже мой.
Шлёцер и Бабицкий увидели пеструю и шумную торговую площадь Москвы. Тысячи людей, сотни торговых рядов, смешение лиц, национальностей и вер.
– Не понимаю, Шлёцер. Как в этом Вавилоне вы собираетесь отыскать Каина. С ним не справилась вся московская полиция. Что же сделаете вы. Одинокий флибустьер.
– Использую королевский флот, граф. Со всеми пушками, парусами и крысами.
Пчелиные похороны.
Закусило нижнюю губу розовощекое и вихрастое имение губернатора Салтыкова. Два дня назад неизвестная болезнь погубило все семейство колумбийской пчелы необыкновенной. Сегодня хоронили. Впереди траурной процессии выступал сам губернатор. Плотный и низенький. С простецким выражением, за которым скрывалась бездонная трясина. Губернатор шел медленно, склонив голову. Печаль его была неподдельной. Вслед за губернатором четыре гайдука несли гроб, обшитый мрачным бархатом. За гробом парами выступали двадцать родных детей губернатора. Все они были удивительно похожи на губернатора. Прямо одно лицо. Мальчики и девочки. За потомством потянулись гости. Среди них выделялась странная фигура Гвендолина. Шла многочисленная дворня. Процессия вышла в яблоневый сад. Ветви гнулись под тяжестью щедрых плодов. Червяки в париках, пожиравшие яблоки, отвлеклись от этого занятия. Тихо играла музыка. На лужайке в середине сада, покрытой шелковой травой, было приготовлено место успокоения. Остановились. Губернатор снял кожаную треуголку. Кожаные треуголки сняли его дети. Бережно гайдуки опустили гроб. Губернатор махнул рукой. Из рядов гостей выступил худющий, с перевязанными зубами, придворный виршеплет Секретарский. Тяжелым похмельем веяло от него. Он достал несколько мятых листков и зачитал из них. Зубы его стучали. Отнюдь не от возбуждения.
Из праха птаха в прах сошед
Какожды мы. И я, и ты, и коты
Коровы, гуси, пауки.
Собаки, леопарды и жуки.
И бабы, и мужики, и трава, и цветы.
Пельмени тоже умирают, когда в желудке исчезают.
Всё прах един, лишь Бог один. А когда два, тогда беда.
Зело то много для души, хоть во все стороны греши.
– Приканчивай, Секретарский, частушки разводить. Давай, как у немцев. Чтобы гремело и блистало. – сказал губернатор. – Пышноголовую Фелицу давай.
Против воли своего Мецената, пиит не пошел. Исправился.
– О, божья тварь. О, наш крылатый тигр.
Блистающий мечом, что тихо спит меж мирных ягодиц.
Днесь пал ты от неведомой руки.
В одежды черные оделись мы, луга, луна,
И овцы, и быки, и с ними прочие скоты.
Ах, сколько я смогу, готов я гнать мою нуду.
Не спорь. Глаголь мой алкоголь. На помин души ея.
Родимая пчела.
– Оставь, Секретарский. – губернатор вытер слезы. – Выжал досуха. Прощаться давайте. Подходи по одному.
Гайдуки осторожно сняли верхнюю крышку гроба. Все кланялись парчовым подушкам, на которых кирпичом были сложены пчелы. У губернатора был особый извращенный вкус.
– Какая прелесть. – заметила дама, шедшая впереди Гвендолина. – Сразу виден наш губернатор. Созидатель и бескорыстный творец.
– Щедра его рука. – согласился Гвендолин. – И милосердна к просящим.
Гвендолин заглянул в гроб, однако вместо кирпича он увидел выложенный пчелами кукиш. Гвендолин протер глаза. Кукиш шевелился.
– Какая прелесть. – всплеснула руками дама. – Мертвые, ну как живые.
Это было последнее, что удалось сказать ей членораздельно. Потревоженная пчела милости не ведает. На лужайке началось всеобщее смятение. Пчелы не пощадили даже губернатора. Неподалеку под грузной яблоней за происходящим наблюдал человек в красном плаще и фехтовальной маске, скрывающей лицо. Он быстро пересек сад. Прошел в пустой дом. В кабинете князя разбил стеклянный куб. Смахнул осколки с потрепанной кожаной треуголки. Реликвии Салтыкова. Именно в ней был губернатор , когда удостоился собственноручной зуботычины Петра Великого. Спустившись, человек в красном плаще, выскочил из окна на задний двор. Там его ждала привязанная к дереву лошадь.
Разнос Кулебякина.
Кулебякин дожидался вызова к губернатору, созерцая распухшие физиономии Секретарского и Гвендолина.