Шлёцер раскрыл свой походный кофр. Он выложил на стол три тугих мешочка. Подумав, добавил еще один. Затем подошёл к Пистону.
– Всё это и лёгкий пинок под зад, чтоб бежалось легче. Ты готов говорить?
Немного подумав, Пистон махнул головой.
Шлёцер:
– Полковник, развяжите его. Я несколько опасаюсь.
Пистон сразу сказал:
– Давайте деньги.
Прижав к груди шёлковые мешочки, он заговорил.
– Это Дорох придумал. Про красный плащ и Ваньку-Каина. Людишек подобрал со стороны приличных. Те к барыге не побегут добычу пропивать. У себя схоронят, тогда и разговоров не будет.
– Ловко. – заметил Кулебякин.
Пистон продолжал.
– Когда на дело ходили, по очереди этот плащ одевали. Для мозгового расстройства родной полиции.
– Так это Дорох человека в Ленивом переулке порешил. – как бы невзначай поинтересовался Шлёцер.
– Не… Баба ево знаемая. Эта трубка клистирная насолила ей чем-то. Она красный плащ надела и вперед.
– Знаешь ее? – с надеждой спросил Шлёцер.
– Чего ж не знать… Женка эта Цибульского. Купца польского.
Шлёцер вопросительно посмотрел на Кулебякина.
– На Солянке дом. – откликнулся тайный советник.
Шлёцер.
– Полковник, выделите взвод солдат. Кулебякин, отправляемся немедленно.
Пистон.
– Я пошёл.
– Валяй. – ответил Шлёцер.
– Зря вы его отпустили. – попенял Кулебякин Шлёцеру
– У нас был договор. К тому же четыре мешка петербургской гальки не велика цена за раскрытие убийцы князя. Да, да. Кулебякин. Эта старая шутка бомбейских щелкунов.
Спальня императрицы (продолжение)
Отложив в сторону после недолгого раздумья бомбу, Бирон схватил молоток и зубило. Он наносил настойчивые удары. Бесполезно. Молоток и зубило упали на пол. Бирон сделал бешеные глаза и уставился на проклятый крючок. Он начал произносить непонятные слова. Магические заклинания.
– Пер астра нон адастра. Квази дази сумм. – Он совершал энергичные пассы руками, но императрица не шелохнулась.
Разоблачение.
Шлёцер, Кулебякин и Дровосеков вошли в спальню Марии. Солдат ввел вслед за ними испуганного камердинера князя Мизерикордио. Подвядшего и желтого от пребывания в камере. Это случилось немногим позже, чем там же оказался Бабицкий. К появлению новых людей Мария осталась безучастна. Она молча прощалась с Дорохом. Дровосеков выступил вперёд.
– Господа, кто из вас Мария Цибульская?
Шлёцер не остался безучастным.
– Умнейший вопрос, полковник. – одобрил он – особенно в компании, состоящей из пяти мужчин и одной женщины.
– Что вам угодно, господа? – попробовал возмутиться Цибульский. – Это мой дом. Я здесь хозяин.
Не обращая внимания на Цибульского, Шлёцер продолжил.
– Вы не подскажите, тайный советник. Как знаток Москвы. Давно здесь такая мода, украшать дамские будуары хладными трупами?
– Это Дорох. – откликнулся Кулебякин. – Но кто ж его так?
– Я! Я! Вот этими собственными руками. – немедленно отозвался Цибульский.
– Ревнивец аки лев рычащий. Тогда это по вашей части, Кулебякин… – Шлёцер спросил у камердинера.
– Итак, любезный, узнаете ли вы кого-нибудь в этой комнате.
– Она, истинный бог. Она в красном плаще тогда была. – показал камердинер на Марию.
– Сударыня! – обратился Шлёцер к Марии – Я вынужден арестовать вас за убийство посланника Австрийской империи князя Мизерикордио.
– Что он говорит, Мария! Что говорит этот, человек! – закричал Цибульский.
Мария подняла глаза на Шлёцера.
– Пусть так. А я думала…но нет. Не спрятаться, настигнет. Хоть всех убей, придёт.
Зверинец Гвендолина.
Француз Гвендолин был на все руки мастер. В Испании он был тореадором, во Франции – мадемуазель Нитуш, владелицей первого шоколадного кафе. В России он потчевал вкусы публики диковинным зверьём. Своих зверей он держал в амбаре, сам жил там же на втором этаже вместе с трио Коврига, питоном Гризельдой, одетой в кокетливый женский капор и ручным тигром Валакордином. Поздним вечером Гвендолин производил опыты над распятой лягушкой, пропуская через бедную электрические токи, и одновременно разговаривал с Гризельдой.
– Не бойся Гризельда. В этот раз я заказал ящик с теплыми еловыми опилками. Тебя больше никто не примет за гигантскую сосульку.
В это время на первый этаж амбара проникли Баргузин с десятком своих подельников. Гвендолин продолжал.
– В Петербурге вас посадят на корабль, а в Кенигсберге я вас встречу.
Баргузин задержался у дверей и произнёс шёпотом.
– Давайте. Потихоньку.