– Не губите. Богом клянусь, уеду. Никто не узнает. О, Лаура.
– Пистон! –мгновенно Пьетро узнал этот голос, а когда человек в плаще повернулся, все сомнения оставили его. Эта была та самая дама, которая днем была у князя. Дама подошла к столу, и последнее, что увидел Пьетро, прежде чем она набросила на клетку покрывало, был хозяин. Он хватался за грязные ботфорты мерзкого карлика, в руке которого сверкнул кинжал. Раздался жуткий крик и Пьетро лишился чувств. Потом был провал, потом сквозь легкую дымку он почувствовал, что его кто-то трогает.
– Экие зверюги! Божью тварь не пожалели. Совсем Москва оскотинилась. Э. Да она живая! Гляди Бранзулетка!
Пьетро затрещал своими слабыми крылышками. Он бился грудью о прутья клетки. Громко кричал. Но глупые люди его не слышали. В разгромленной гостиной, где дневной свет из высоких окон нарисовал столбы на кедровом полу, лежал растерзанный князь.
– Поет, неразумная. – с восхищением произнес Петр Тимофеевич Кулебякин. Тайный советник ея императорского величества Тайной канцелярии. – Может с собой забрать. Говорят, они от ипохондрии первейшее средство. Лучше белладонны. Так говоришь в красном плаще? – он обратился к взлохмаченному и испуганному камердинеру. Его крепко держал за шиворот дюжий парень в сером и плотном кафтане московского обывателя. Это был Бранзулетка.
– Точно так, ваша милость. Как будто кровь с него ручьями.
– Ты же говоришь, в подполе сидел. Как видел? – прогудел Бранзулетка.
– Видел, видел, они, как давай везде шастать, так меня и нашли.
– Ну? – надвинулся на него Петр Тимофеевич.
Камердинер заторопился еще больше:
– Думал все. Думал, предстал Ермоша перед царицей небесной. А он подходит и говорит: «Не бойся, говорит, жить будешь, если, как все обскажу, сделаешь.
– Ну?
– Скажешь всем, что Ванька-каин это сделал. И со всеми так будет, кто против меня станет.
– Ванька-каин, говоришь?
– Точно так, точно так. Я все в толк взять не могу, чего это баба себя мужиком называет.
– Какая баба?– спросил Петр Тимофеевич.
– Как же. – камердинер даже попробовал выжать из себя улыбку. – Так это ж самая баба в плаще была.
– Ты что мелешь, сучья порода.
Кулаком стер Петр Тимофеевич с лица камердинера готовую расцвести ухмылку.
– На Мясницкую его, Бранзулетка. Дыба разум ему враз подлечит. – приказал Кулебякин своему помощнику.
– За что дыбой стращаешь? – заверещал камердинер – Я ведь как перед царицей небесной… – успел прокричать он и затих. Бранзулетка поволок беспомощный куль из гостиной. Петр Тимофеевич подошел к столу и тронул клетку:
– Эх, птаха. Тяжко в себе все носить. За что ж тебя господь бессловесной сделал..Не могу вразуметь.
В раскрытые окна внезапно ворвался ветер. Он заставил Кулебякина закрыть рукой лицо и понёсся дальше. Пролетел над Москвой и быстрее чем «Красная Стрела» осилил неблизкую дорогу до Петербурга.
Совет у императрицы.
Набравший сил ветер влетел в панораму юной столицы, с едва намеченными проспектами, с белоснежными парусниками на рейде Невы, с редкими каменными домами нерусской красоты и изящности. Постоянный сильный ветер заставлял гнуться к земле деревья и дома, которые вырывал с корнем, заставлял жителей Петербурга ходить с шеями повернутыми набок. Такой ветер ворвался в Зимний дворец, с пушечными выстрелами открывались двери, не выдерживающие напора. Ветер прорвался в малую комнату перед залой торжественных приемов и наткнулся здесь на непреодолимое препятствие. Он столкнулся с огромной, монстроподобной женщиной, с бородавкой у носа, в бежевом атласном платье, с орденской лентой через плечо и маленькой кокетливой короной, венчающую огромную и пышную прическу. Ветер не смог преодолеть это препятствие, он выдохся, сделал последнее усилие. Наклонил к полу фрейлин, играл в боулинг шутами лилипутами, гнул канделябры и остальную мебель, но это была его последняя попытка. Отчаявшись, он затих, и вернул предметы и людей к их прежнему вертикальному существованию. Стихия природы смирилась перед величием империи, созданной руками и мыслью людей. Эта громадная женщина, ее можно оценить со всех сторон, являлась живым воплощением могучей державы, широко раскинувшейся на евразийских просторах. Эта женщина – Анна Иоановна, императрица всероссийская. Она, словно, не заметила ветра и разрушений, которые он произвел. Медленно и грозно поднялась могучая рука. Мгновенно затихла вся многочисленная свита. Одного мановения царственной длани хватит, чтобы навеки изменить судьбу любого. Внимательно Анна Иоановна разглядывала свои длинные и острые ногти. Их покрывали лаком, поочередно сменяясь, пять цирюльников. Облегченно вздохнула, от ее вздоха сорвало парики у ближайших фрейлин и герцога Бирона. У наученного опыта герцога под этим париком оказался еще один парик. Зазвучала грозная музыка. Анна Иоановна направилась в тронную залу. На цыпочках за ней кралась вся остальная свита. Императрица остановилась. Свита приняла равнодушные позы.. Взойдя на возвышение, Анна Иоановна повернулась и усела на огромный трон. Музыка смолкла. Герцог замер рядом. Императрица обратилась к присутствующим, не считая свиты, их было всего двое. Это кабинет министр Артемий Волынской и вице-канцлер империи Петр Остерман. Бирон – невесомый и порхающий, образец галантности на тоненьких ножках. Говорил с наилегчайшим, паутинным немецким акцентом.