– А ярыжки твои чего спят, Кулебякин.– спросил Бабицкий. – Слово и Дело кричать разучились.
– Так ведь не подступиться. У него свои люди озорничают. Непонятно кто. Откуда. В притонах их нет. Краденое не в Москве сбывают. Я бы знал. А так. Верите, сударь, все с ног сбились и сон потеряли. Такой урон делу.
– Что скажете, Шлецер? – спросил Бабицкий.
– Кулебякин действовал разумно. Он- страж порядка и методы его полицейские. Он – человек, а не вершитель, коими заслуженно или незаслуженно мним мы себя, Бабицкий. Тут нужно действовать радикально без оглядки.
– Что вы предлагаете? Уничтожить половину города? – Бабицкий усмехнулся.
Шлецер отложил трубку и внимательно посмотрел на Бабицкого:
– Москва –это фикция, Бабицкий. Впрочем, как и остальной мир. Я с легкостью уничтожу и то и это, при условии, что моя собственная шпага останется в ножнах.
Пристанище отставных боцманов.
Шлёцер и Бабицкий ехали в карете.
Шлёцер говорил.
– Первым делом стоит обозначить свое присутствие . Законное присутствие в этом городе. Злом гении нашего речистого Кулебякина. Раз я ревизор морской коллегии, отчего же не послужить на досуге. Как вы считаете, граф?
– Служение императрице и державе почитаю своим священным долгом.
– Да? Как вам повезло. А у меня от долгов всегда несварение случается. Прямо пучина морская. Кажется, приехали.
Выйдя из кареты, Бабицкий и Шлёцер оказались перед обшарпанным, ветшающим зданием. Внутри их встретил высокий человек в замызганном толстом халате.
– Шлёцер – ревизор морской коллегии. Это граф Генрих Бабицкий.
Высокий человек почтительно засеменил своим гибким от лжи языком.
– Ваше высокопревосходительство. Сердечно рад. Из самого Петербурга. Очень, очень восхищаюсь. А я надзиратель тутошний. Приглядываю по ложечке за сирыми, так сказать, и убогими, если понимать.
– Вы, как я понимаю, к морской службе отношение не имеете? Вы не боцман? –остро, как слуга государев, спросил Бабицкий.
Высокий человек искренне удивился.
– Как не боцман? Я самый настоящий боцман. Самуил сын Аронов Боцман, мещанин из Глухова.
Пришел черед удивляться Бабицкому.
– Что делаете в Москве? Евреям в городах империи селиться запрещено.
– Помилуйте, господин граф. Какие евреи. Я Боцман. Боцман из Глухова.
Он расстегнул ворот халата, из которого выглянул кусочек тельняшки.
Шлёцер заметил с ехидцой.
– Как вам Бабицкий? Боцман из Глухова. Это достойно пера Ваньки-Каина. Что же боцман показывайте свой корабль.
– Сейчас, сейчас, господин ревизор. Где то я… – Самуил похлопал по карманам и выудил оттуда блестящий и длинный свисток на цепочке. Он коротко свистнул три раза. Из дверей, выходящих в холл, начали выбегать люди, выстраиваясь в линию. Шлёцер с Бабицким увидели большое семейство крымских караимов, двух тощих полтавских хохлов с вислыми усами и бараньими шапками, босых калужских сапожников, несколько веселых девок, одного индуса, трех китайцев, куда ж без них. Последним, приковылял на костыле старый, но крепкий инвалид в морской форме. Шлёцер прогулялся вдоль безучастного и равнодушного строя. За ним, как привязанный, шел Самуил.
– Значит все боцманы. Морские волки. Краса и гордость российского флота. – Шлёцер остановился у толстой грудастой караимки, держащей на руках розового младенца.
– Отставлены от службы по возрасту. Пенсионеры. Так получается, господин надзиратель?
Младенец одобрительно мяукнул. Самуил потупил свои крохотные глазки.
– Значит, признаете, что под вывеской государственного заведения, устроили приют комедиантов.
– Каюсь, господин ревизор. Ваша воля казнить меня. Однако. – ударил он себя осторожно в грудь. – Взял грех на душу. Но по доброте своей страдаю. Призрел сироту не по ранжиру. Вот, господин ревизор.
Самуил подвел Шлёцера к человеку в морской форме и отрекомендовал.
– Инвалид Гангутского бою. Одинок в этом мире, без попечения оставлен.
– Не боцман? – спросил Шлёцер.
– Увы. – развел руками Самуил. – Всего лишь бомбардир с фрегата «Святое причастие»… Войдите в положение. Не мог отказать сироте.
Глядя Шлёцеру в лицо, Самуил опустил ладошку в карман Андрея.
– Войдите в положение, господин ревизор. Сказано в писании. Едино с милосердием войдем в царствие небесное. Не помню только, кто точно сказал. – Самуил вновь потупил глазки.
– Это тайна невеликая. Кто-то из ваших и сказал. Из боцманов.
Метода Шлёцера.
Покинув гавань отставных боцманов, Шлёцер и Бабицкий свернули в запруженный народом переулок. В людях и общем настроении чувствовалось приближение Охотного ряда.