За спиной стало ещё холоднее. Г-жа де Венетт не видела, как поднялась позёмка и затанцевала по молочной поверхности, спиралевидно подбираясь к дереву ближе, пока не окутала белым коконом Ирминсуль. В этой метели закружили две птицы, настолько белые, что к концу снежного танца они перестали быть видны в завихрениях снежинок. И в этот миг звенящая тишина оглушила женщину. Захотелось спать, как и предупреждала ведунья.
Илария закусила потрескавшуюся губу – единственный способ, на что хватало сил, чтобы прогнать болью опасное состояние. Время не обращало внимания на борьбу женщины с усталостью и холодом, оно всё тянулось и тянулось. Где-то в воздухе позванивало невидимыми колокольчиками, словно обледеневшие пучки семян и свернувшиеся на зиму листья тёрлись друг об друга стеклянными бочками. А когда вспорхнувшие с макушки дерева птицы уронили на женщину под деревом ком снега, она поняла: всё закончилось.
Ствол больше не грел. Тогда Илария с трудом разорвала объятия с деревом, протянула руку и вытащила из-под набросанного холмика сосуд. Обмороженными пальцами с трудом надела на шею верёвку, бочок потяжелевшей крестьянской кружки холодным камнем коснулся груди. Женщина сделала шаг назад, с трудом сохраняя молчание. Слёзы брызнули из глаз: мёрзлая поверхность стала злее и теперь исподтишка вонзала замёрзшие травинки в нежные ноги аристократки.
Подходя к площадке, на которой металась служанка, Илария, наконец, позволила себе тихо застонать. Жанетта, прижимавшая к себе внутреннюю часть накидки и тем самым согревавшая её, укутала хозяйку. Обмороженные ноги с трудом втиснулись в мягкие и прежде удобные ботиночки. Госпожа оперлась рукой на крепкое плечо помощницы, и так они медленно, продолжая сохранять молчание, вернулись в замок. Теперь Иларии было всё равно, заметят ли её слуги – то, чего она прежде старательно избегала. Кухарка ахнула, увидев, в каком состоянии находится госпожа, и на молчаливый кивок Жанетты так же безмолвно кивнула и бросилась к чану с водой, под которым уже весело трещали дрова.
В ожидании супруги метавшийся по комнате Рафэль выхватил Иларию из объятий служанки и потащил было к постели, чтобы согреть одеялами, но женщина оттолкнула мужа, нетвёрдо встала на ноги и повернулась к Жанетте. Та поклонилась:
– Уже можно, госпожа, говорить! Обряд закончен.
Илария вздохнула с облегчением, открыла рот, но из него раздался хрип. Женщина откашлялась и только после глотка тёплого вина смогла приказать:
– Хрустальный кубок! – а пока служанка металась по комнате, заставила огни в комнате гореть ярче.
Жанетта поднесла прозрачный кубок и помогла снять кружку, до сих пор висевшую на шее, как её обычно носят нищие для подаяния. По дороге набившийся в посуду снег немного подтаял, и в бокал потекла тонкая струйка со снеговой кашицей вперемешку.
Рафэль придумал себе занятие: пока супруга рассматривала полурастаявший снег в бокале, снимал с её холодных ног обувь и почти неслышно ругался на женскую доверчивость ко всяким там придуманным бредням простолюдинов.
– Ты слышишь? – госпожа обратилась к служанке и поболтала кубком с белой массой. Внутри него как будто что-то глухо билось о стенки.
– О, Белая Владычица! Вас благословили, моя госпожа! – воскликнула Жанетта, поднося свои ладошки к кубку и согревая его простейшей магией. Снег в нём быстро превратился в жидкость.
На дне блестели две одинаково изогнутые, сцепленные друг с другом, нити. С разрешения госпожи Жанетта поддела их шпилькой, поднесла свечу – и все увидели, что это не ниточки вовсе, а серебряные крепления с бриллиантами – один желтоватого, другой – розоватого цвета:
– Это две серьги, мадам! И они обе мужские! Хотя…
Рафэль дрожащими руками поднёс к глазам подарок Ирминсуля:
– О, Владычица мира! Это же «Слёзы ангела»!
Женщины ахнули. Ирминсуль сделал слишком дорогой подарок! Знаменитые украшения, которые носили на проколотых мочках ушей только наследные принцы, для остальных были запрещены, если только не были подарены самим его королевским высочеством, но это случалось крайне редко, за особые заслуги перед Люмерией или королём. В Лабассе серьга с красным бриллиантом сверкала у одного человека – сира Алтувия де Трасси, и то несколько веков назад.
– Жанетта, буди скорей детей! – потрескавшимися губами приказала г-жа Илария. – И… ты знаешь, что надо делать. Не зови Нану, она будет ныть и надоест мне. Поскорее, милая, я их не чувствую.
Сообразительная девушка мельком взглянула на неподвижные ноги хозяйки, сделала книксен и унеслась за тёплой водой и лечебной мазью.